Люси! Пожалуйста, позвони домой.
Эй, сестра, мне нужно поговорить с тобой.
Люси, что происходит? Ты в порядке?
Билл ближе к делу:
Ты, наверное, уже в курсе, дерьмо хлынуло. Позвони. Чмоки.
Двадцать или больше пропущенных звонков. Письмо от Элисон, в нем статья и благодарность. Она надеется, что «это все прояснит», и, когда читаю заметку, я понимаю, что имелось в виду. Она сдержала обещание пересказать историю нашей с Джеймсом связи точно и правдиво. На самом деле в этой статье я выгляжу не так уж плохо, во мне меньше от проститутки-убийцы, достойной публичной казни, я больше похожа на девушку, которая просто влюбилась. Несколько моментов заставляют меня дрогнуть: в них Джеймс показан с дурной стороны. «Он заставил меня поверить, что я была всем для него», — подано как мои слова. Наверное, так я и сказала. «И потом он оставил меня ни с чем. Не было никакого полуразрушенного брака, это была ложь».
Видимо, Элисон искренне встала на мою сторону, раз решила сделать для моей защиты чуть больше необходимого. Я благодарна ей за то, что нашла единственный честный выход. Но Джеймс…
Шесть пропущенных звонков от него. Пугает не количество, а интервалы между ними — меньше секунды, как будто были сделаны в приступе ярости.
Это сейчас не очень меня беспокоит. Я боюсь его гнева, но он не огорчает меня. Если наши отношения можно было разрушить, именно это и сделано. Мосты сожжены, он больше никогда со мной не заговорит. Но это как будто меня совершенно не касается, я понимаю, что совесть должна мучить меня, но не чувствую ничего подобного. Кажется, она замолчала в день его приезда во Флоренцию.
Экран снова оживает. На нем местный номер, я предполагаю, что это Джеймс пытается прорваться с чужого телефона. Или это Макс.
Макс.
Возможно ли, что ему все стало известно? Я знаю, что сделала бы на его месте… Я бы поискала свое имя в Сети. До сегодняшнего дня там ничего не нашлось бы. Но этим утром его мог ждать джек-пот. Стыд прорывается наружу, на моих глазах появляются слезы. Я сразу же вытираю их. Почему именно мысли о Максе их вызвали? Я была спокойна, думая о семье и о Джеймсе, и сейчас смогу.
Телефон перестает звонить. Я жду, что придет голосовая почта, но этого не происходит.
Вдруг мое внимание привлекает звук движущегося по дороге автомобиля.
Держась поближе к стене, я всматриваюсь и замечаю машину Вивьен. Оставаясь в тени, жду, когда она проедет. Она едет очень медленно, и, когда приближается, я понимаю почему. Адалина за рулем сильно кашляет. Это слышно через открытое окно.
Проехав мимо, автомобиль почти останавливается. Я уже готова покинуть свое укрытие и побежать на помощь, но вдруг замечаю кое-что. На заднем сиденье нет Вивьен, по крайней мере с моей стороны. Я перемещаюсь, чтобы найти угол обзора получше, надеясь, что Адалина занята собой и не заметит меня, но все равно никого не вижу. Даже если бы Вивьен лежала, я рассмотрела бы ее отсюда. Пытаюсь понять, что произошло. Вивьен была не в силах выйти из дома сегодня? Запись к доктору была отменена? В любом случае Адалине стоит самой сходить к врачу, а не возить Вивьен.
На минуту я замираю, не зная, что делать дальше. В этот момент меня мог бы увидеть любой, кто посмотрел бы в мою сторону. Наконец машина продолжает движение и скрывается из вида. Я наблюдаю за ней, затем отвожу взгляд и принимаю решение. Я знаю, что должна сделать.
* * *Прежде чем покинуть Флоренцию, на железнодорожной станции я покупаю открытку и иду в тратторию, чтобы подписать ее. Это обычная, ничем не примечательная туристическая открытка с изображением Дуомо.
Вивьен!
Тетя Макса просила вас ее простить. Вы поймете, что она имела в виду. И я прошу прощения, что уехала. Желаю вам всего наилучшего.
Люси
Я хочу написать что-то еще, но не знаю, что именно и как.
Вывожу адрес Барбароссы, наклеиваю марку и бросаю открытку в ближайший почтовый ящик, затем спешу на платформу, чтобы успеть на поезд.
Глава тридцать шестая
Вивьен, Италия, 1986 годСледующие несколько месяцев прошли как в тумане — бессонные ночи, первые улыбки, взрывы смеха. Уход за малышом оказался тяжелой работой. Адалина предлагала свою помощь, но Вивьен хотела взять львиную долю заботы на себя. Она должна была доказать, что у нее это получается отлично, убедить мужа, что у нее есть способности, талант, особый инстинкт. Она была уверена, что Алфи вырастет в заботе и любви. И каждый раз, когда он плакал или молчал, ел слишком много или слишком мало, она волновалась, что причиняет ему вред.
— Вы замечательно справляетесь, синьора, — говорила ей Адалина.
Если бы ее муж был настолько же уверенным в ней. Рождение ребенка стало светлым лучом, озарившим мрак их рушащегося брака одной-единственной короткой вспышкой, но потом они вернулись к обычной жизни. В эти дни они постоянно срывались друг на друга, будто соревнуясь. Они словно выясняли, кто из них работает больше, кто больше делает для Алфи, кто трудится более упорно, а кто — недостаточно. Вивьен замечала подобное за другими парами и всегда молилась, чтобы не стать такой же. Я не хочу, чтобы с нами случилось такое, — думала она, но в очередной раз срывалась на крик из-за того, что Джио не подогрел молоко для ребенка или оставил плачущим слишком надолго. Джио тоже был хорош. Он возвращался домой уставший и раздражительный, выплескивая на нее и Алфи свое плохое настроение. Добавляло масла в огонь и то, что Вивьен чувствовала, что он проводит весь день со своей владычицей. Джио как никогда противился всем разговорам на эту тему, и чем меньше он рассказывал, тем больше ей хотелось узнать. Теперь они говорили только об Алфи и все
