Она не раз взывала к собственной совести, искала в себе хотя бы толику сочувствия к Изабелле, но не находила. Каждый раз, проходя мимо висящего в холле портрета, на котором Изабелла была изображена королевой этого замка, она ощущала новую волну ненависти и негодования. Промедли она еще немного, и золовка разрушит их брак с Джио навсегда. Она не могла этого допустить. Укладывая малыша в колыбель, она поцеловала его мягкие волосы, вдохнула их аромат. Вивьен была решительно настроена дать ему все, чего не было у нее самой, поэтому не могла поступить по-другому.
Она проснулась на рассвете. Чудесным образом Алфи еще спал, так что Вивьен запахнула халат и спустилась вниз. В доме было тихо. Первые солнечные лучи разливались по полу молочным сиянием. С лестничной площадки она взглянула на портреты. Они посмотрели на нее в ответ: Джио с осуждением, Изабелла с ненавистью, и сама она, появившаяся здесь в последнюю очередь, как случайная деталь, — с растерянностью. В сумерках они казались то реальными, то фантастическими, то мертвецами, глядящими из пустоты, то живыми и близкими.
Она спокойно занялась приготовлением настойки. Адалина намекнула, какое количество ингредиентов даст нужный результат, но совесть не позволила горничной самой выполнить работу.
— Мой племянник, — говорила она, — если нас поймают… Простите, синьора, я не могу. Здесь вам надо самой.
Когда новый день проник в комнату сквозь ставни галереи, смесь была готова. За окном облезлый каменный фонтан осветили лучи солнца. Рыба будто смотрела на нее с отвращением, словно в прошлой жизни она ее чем-то обидела, выжидая момента, чтобы напасть.
Но она атакует первой.
Вивьен аккуратно завершила работу. Ее руки не дрожали, она была как хирург во время сложной операции. Как хорошо будет вернуть власть. Стать той, кем была раньше, — завоевательницей, а не жертвой.
Когда она вошла в холл с настойкой, спрятанной в халате, произошли сразу две вещи. Во-первых, в дальней комнате раздался плач малыша. Во-вторых, послышался неожиданный звонок в дверь. Для гостей было слишком рано. Кто мог прийти в такую рань? Она подошла к двери и открыла.
Вивьен увидела его, но только через несколько секунд поняла, осознала, кто перед ней.
Ты.
Перед ней, держа в руках свою кепку, стоял Гилберт Локхарт.
— Здравствуй, Вивьен, — произнес он. — Сюрприз.
Глава тридцать седьмая
Италия, лето 2016 годаНа платформе не протолкнуться от путешественников, вокруг разносятся крики на итальянском, и в этой толчее я пробираюсь к своему вагону.
Собираюсь сесть в поезд, как вдруг внезапно кто-то хватает меня за ногу. Я спотыкаюсь, размахиваю руками, пока ладони не упираются в землю. Мне больно: наверное, повредила запястье. Сумка падает с плеча. Толпа рассеивается вокруг меня.
— Stai bene?[29] — спрашивает парень, проходивший мимо и остановившийся, чтобы помочь. — С вами все хорошо?
— Sí, grazie[30], — отвечаю я, поднимаясь.
Из вагона на меня смотрят люди. Мы собираем монеты, я благодарю его и засовываю их в карман.
Он входит в поезд передо мной, я собираюсь последовать за ним.
Но вдруг останавливаюсь.
Стою и смотрю. Вглядываюсь.
Знакомое лицо. Только… этого не может быть.
Сидит в третьем ряду, смотрит прямо на меня. Кремовая кожа, широко посаженные зеленые глаза, стекло между нами затуманивает ее черты, как на смазанной фотографии. Я хочу позвать ее, произнести это слово, заветное слово, первое, самое простое и естественное из всех, но ком в горле не дает издать и звука. Меня бросает то в жар, то в холод. Я верю и не верю. Этого не может быть. Это не она.
Мама.
Или просто кто-то похожий на нее. Женщина открывает рот, у нее доброе любящее лицо, такое, каким я его запомнила. Она произносит одно слово, и я понимаю его моментально. Изображение пропадает, затем появляется снова. Я хочу бежать к ней, но ноги не двигаются.
— Вы садитесь в поезд? — спрашивает охранник по-итальянски.
Я моргаю. Верчу головой. Он подает сигнал. Поезд трогается.
* * *Мне едва удается дойти до зала ожидания. Мир вокруг больше не кажется реальным, небо и земля поменялись местами. Я как будто живу на обратной стороне луны.
— Люси!
Я не сразу понимаю, к кому обращаются, имя будто не мое. Затем оборачиваюсь и все возвращается в спокойное состояние. Это Макс.
Он быстро пробирается через толпу, взбегает по ступенькам, хватает меня за руку и тут же бросает ее. Выражение его лица сложно понять — смятение, облегчение, надежда. Я пытаюсь сосредоточиться. Это не могла быть она. Не могла.
Но это была она.
— Люси, слава богу, я успел, — говорит он, — ты не можешь уехать.
Я киваю. Губы мои пересохли.
— Я знаю. Она запретила мне. Она сказала остаться.
Он переводит дыхание.
— Кто? Вивьен?
Она была реальна, она была там — короткой золотой вспышкой фейерверка, который тут же растворился в ночном небе.
— Нет. Ничего. Никто. Это не важно.
— Ладно, вот что важно, — говорит Макс. — Я прочел дневник Вивьен, Люси. Это… — он проводит рукой по волосам. — Я не мог позволить тебе уехать. Нам нужно поговорить. Срочно.
Раздается последнее предупреждение о том, что поезд отбывает в Рим. Макс касается моей руки.
— С тобой все в порядке? Выглядишь, как будто увидела привидение.
Наконец я могу посмотреть на него:
— Мне нужно на воздух.
* * *На улице нас обступает толпа. На мгновение меня смущает, что мы выглядим как любовники, которым предстоит расстаться или, наоборот, воссоединиться.
Я дрожу. Кажется, я разучилась отличать реальность от фантазии.
Останься.
Я лишилась ума или наконец его обрела?
Я смотрю на Макса. Останься.
Вивьен. Барбаросса. Это еще не конец.
Останься.
— Я думала, пришло время вернуться домой, — медленно и с опаской говорю я Максу. — Наверное, ты знаешь, что произошло.
Ему не нужно отвечать. Он все выяснил.
— Есть люди, которым я не безразлична, мне
