11
«Каратели» Июнь 1942— … Гости у нас! — хмуро проговорила невестка.
— Кого ж это на ночь глядя-то принесло? — изумился дед.
— Сам посмотри… — Акулина пропустила свекра в дом, плотно прикрыв за собой дверь.
В освещенной горнице за столом сидел Василь Полухин и два незнакомых немца. Все трое были уже изрядно пьяны. Один из них с густыми рыжими волосами спал, подложив под голову руки. Второй что-то бормотал на немецком, полуприкрыв осоловелые глаза. На столе стояла початая четверть самогонки и помидоры с огурцами, грубо нарезанные в праздничную миску, рассыпанная солонка и стойкий запах табачного дыма, густо висевшего под потолком сизо-серым облаком. В углу горницы пирамидкой были оставлены без присмотра настоящие ружья, за ними из-за занавески на печи жадно наблюдал Колька. Шурка, наверное, по позднему времени спала, набегавшись на улице.
— Ну, здравствуй, Федор Алексеевич! — поздоровался с ним Полухин, вальяжно растекшийся по столешнице от выпитого самогона. — Долго гуляете, ваше благородие! Вон ночь на дворе…А вы все где-то бродите! Комендантского часа на вас нет! Ик… — громко икнул кум Петра и вытер испачканные в помидор губы пятерней. — пользуетесь моей добротой…А все жду и жду хозяина…
— Вижу, что ждешь! — буркнул недовольно дед Федор, оставляя свой сучковатый костыль в углу. Прихрамывая, прошел к столу, коротко попросил Акулину:
— Собери, что-нибудь пожрать… — глаза Подерягина скользнули по своей одежде, и только сейчас, при свете керосинки, он рассмотрел, что вымазался, как черт. С грязных сапог, мокрая земля отваливалась комьями, оставляя по дому за собой широкий след. Сердце испуганно ухнуло куда-то в пятки. Он повел шей, так словно воротник косоворотки неожиданно стал ему мал.
— Так… где был, родственник? — еле ворочая языком, спросил Полухин, наклоняя голову, как можно ближе к деду. В лицо Федору ударил стойкий запах бурачного самогона и едкого перегара.
— С Сенькой Косым в карты играли… — осторожно ответил Подерягин, откусывая огромный огурец-переросток.
— А грязный чего? — при всем своем пьяном виде, взгляд Василя был изучающим и хитрым. Почему-то деду Федьки показалось, что он больше прикидывается пьяным, чем есть на самом деле. И прекрасно видит и его испачканную косоворотку и заляпанные грязью штаны с сапогами.
— Ночь на дворе…Упал в потьмах! Сам знаешь, что нога у меня…
— Ну-ну…Упал значит? — Василь налил себе еще самогона и залпом опрокинул в себя. Выдохнул, занюхивая рукавом кителя.
— Упал! — подтвердил дед Федор, понимая, что Петькин кум вошел уже в такую стадию опьянения, когда все кажется враждебным и подозрительным, а окружающие тебя люди непременно становятся врагами и предателями. — А эти зачем привел? — кивнул он в сторону немцев, плохо понимающих, где они находятся. Один из них периодически что-то вскрикивал на немецком. Подерягину еле удалось разобрать что…
— Russische Partisanen! Offenes Feuer! (Русские партизан! Открыть огонь!) Feuer! (Огонь!)
— Что он бормочет? — кивнул на него Василь. — Кричит чего-то весь вечер…ничего не пойму!
— Говорит, что тут русские партизаны и по ним надо открыть огонь… — напрягся дед Федор, переводя. Когда-то давно он учил немецкий, но это было в другой жизни, Джо революции.
— Ты и немецкий знаешь! — уважительно покивал Полухин. — Иди ко мне переводчиком? Я тебе оклад положу…
— Зачем ты их привел? — повторил свой вопрос Федор, не обращая внимания на пьяный треп кума.
— Жить у тебя будут! — засмеялся бургомистр.
— Кто?
— Они… — махнул рукой в сторону немцев Василь. — А что не так? Боишься чего?
— Чего мне бояться? Сам знаешь, какие у меня непростые отношения с советской властью были…Но баба у меня в доме, кума твоя! При живом-то муже…Что люди скажут?
— А не хрена они не скажут! — рассмеялся Василь. — Скажут, как я решу! Я теперь тут главный! А баба да… — он осоловелым жадным взглядом оглядел статную фигуру Акулины, сидящей тихонько в углу. Причмокнул губами, с трудом повернувшись снова к деду, отводя взгляд.
— Баба хороша…Жаль кумова… А кум где? На фронте…
— Одного приму! Двух и не жди, — грозно посмотрел на пьяного Василя дед.
— Ну и ладно! Поведу к Варьке Чужинихе…А одного возьмешь?
— Сказал же возьму!
— Давай выпьем?
— Хватит, налакался уже…Домой иди! — отрезал дед Федор.
— Я…
— Василь! Василь!
В соседском дворе загавкала собака, срываясь с цепи! Затарахтел мотоцикл! Фара своим желтым искателем попала в окно Подерягиных. Раздались немецкие голоса и топот нескольких ног.
— Кого это на ночь глядя… — еле смог выдавить из себя Федор. Мысль о том, что кто-то заметил их с Говоровым и ребятишками, когда они выбирались из леса, испугала его. Неужели сдали?
— Сидеть! — грозно рыкнул Полухин, с трудом вставая. Его покачивало из стороны в сторону, словно он шел не по ровному дощатому полу, а по качающейся палубе морского лайнера. — Я сам разберусь!
Скрипнула дверь в сенях. Послышались возбужденные немецкие голоса, тараторящие без остановки. Потом женский с надрывом, в котором Федор без труда узнал жену Полухина — толстощекую круглолицую скандальную женщину Марфу Ильиничну:
— Приехали и стучаться! Чуть окно не вынесли мне! Что-то говорят по-своему, а толку? Я ж их языка не понимаю. Кричат, автоматом размахивают. Я им и говорю, пойдем к мужу отведу, а они ни в какую, еле уговорила.
— Die Russen haben die Staffel mit den Italienern gesprengt? Wir mussen eine Zusammenfassung orgaisieren.
— Вот это и твердит все время, дурачок немецкий! — подтвердила его слова Марфа.
Василь протрезвел в одно мгновение. Быстрым шагом вернулся в горницу и спросил у Федора.
— Чего он бормочет? Переведи…
— Die Russen haben die Staffel mit den Italienern gesprengt? Wir mussen eine Zusammenfassung orgaisieren., — беспомощно хлопая глазами проговорил снова фашист.
— Русские подорвали эшелон с итальянцами. Необходимо устроить облаву! — перевел Подерягин, с трудом вспоминая забытый язык из прошлого, которое он хотел забыть навсегда, вычеркнув из своей жизни.
— Черт! — ругнулся Полухин, бросаясь на улицу. За ним торопливо последовал немец. Затарахтел мотор мотоцикла, затихнув через пару минут вдали. Акулина и дед Федор понимающе переглянулись. Старик осмотрел спящее немецкое воинство и недовольно
