— Сбрил усы, Аркашка. Давай раздевайся. Что ты уселся в полушубке?
— Мне не жарко.
— Он ни зимой, ни летом с полушубком не расстается. Закон геолога, — ответил за него Матвей.
Мария подала закуску — огурцы, квашеную капусту, отварную щуку, а Матвей вытащил иэ своих объемистых карманов две поллитровки водки.
— Ну, как, Демид? Принимаешь сватов?
Демид перемял плечами.
— Мы пришли тебя звать на самый трудный маршрут: Жулдетский хребет пощупать надо. Без знающего человека тут не обойтись. Будешь за проводника и разнорабочего. Заработком не обидим. Харчи казенные…
У Демида запершило в горле, и он едва сдержал слезы. «Надо начинать все сначала», — подумал он. И вслух твердо сказал:
— Раз надо, так надо.
— Это у меня самый тяжелый участок разведки, — дополнил Двоеглазов. — Нам вот обещают из Ленинграда геофизиков. Но пока мы должны сами разведывать весь хребет. Подготовим плацдарм для них. А вы, говорят, все эти места хорошо знаете?
— Слепым могу туда дойти. Работал там когда-то в окрестностях. Лес валил. Не раз пересекал хребет.
— Вот и отлично. Нам как раз такого человека и нужно. Ну, а как здоровье?
— Не жалуюсь. На днях поднялся на Татар-гору по коршуновской стороне.
— По коршуновской?! — уставился Матвей. — Вот здорово! Это же, браток, для альпинистов! Ну, тогда ты нам вполне подходишь. А я-то думал, ты совсем сдал! Вот даешь!.. Значит, сосватали?! Выпьем, братцы, за Демида! За сибиряка кремневой породы!
— И еще за удачную разведку Жулдетского хребта!
— И за Первое мая! Чего ждать? Два дня осталось!
— Правильно! Кто праздничку рад, тот накануне пьян.
Все выпили и стали закусывать хрусткими огурцами. Только Аркашка, отставив стакан, крякнул, шумно вздохнул и ни к чему не притронулся.
— Ты чего, Аркадий, сидишь, как красная девица? — подступилась к нему расторопная Мария. — Угощайся солониной-то, своя, домашняя, груздочки вот, огурцы…
— Живот у меня сегодня чегой-то купорит и купорит. Поел вчерась в чайной колбасы, и вот второй день все купорит и купорит…
— Эх, бедняга! Ну, это мы сейчас поправим. Раз купорит, надо раскупорить! — И налила ему еще полстакана водки.
Все дружно рассмеялись и выпили по второй. Полюшка заглянула было в горницу и тут же шмыгнула обратно.
— За красивых девушек! — выпалил ей вслед Матвей, взъерошивая слипшиеся волосы. — Мы же с тобой, Демид, годки. И оба старые холостяки. Тебе вот теперь подвалило счастье: дочь как-никак! А может, и мне откуда с неба свалится пара сынов, чем черт не шутит! А я был бы рад! Ей-богу, рад!..
Х
Вся Белая Елань стекалась на первомайский митинг. Дул легкий ветерок, плескались красные знамена.
Престарелый Андрей Пахомович Вавилов — и тот не усидел дома. Он шел в клуб, где молодежь устроила вечер самодеятельности. Дед этот был известен на всю деревню как глава рода Вавиловых. Он давно уже не помнил, сколько ему годов, а однажды, возвращаясь из леса с грибами, перед тем, как перебрести речку, снял холщовые подштанники, перекинул через плечо да так и прошествовал по всей деревне, позабыв надеть их обратно.
Андрюшка встретил прадеда у трибуны.
— Ты куда, деда? — спросил он, весьма озадаченный появлением худущего старика с вислыми белыми усами, все еще бодрого на шаг.
Старик даже не взглянул на такую мелочь, как Андрюшка. Неестественно прямо держа шею на ссохшихся костлявых плечах, не разгибая ног в коленях, шел он вперед, глядя куда-то поверх таежного горизонта.
— Деда, а деда, ты куда?
Скособочив голову, старик пригляделся к Андрюшке:
— Ты чей пострел?
— Я-то? Вавилов. Ты что, не узнаешь меня, деда?
— Ишь, как хлестко режешь! Чей будешь, говорю?
— Дак Вавилов, дедюа.
— Хо! Вавилов! Разве я знаю всех? У меня, пострел, одних сынов было девятеро, да дочерей семеро, да трех старух пережил, ядрена-зелена! А от них сколь народу пошло, соображаешь? Вот и спрашиваю: от чьего отводка этакий побег отделен? От Никиты аль Катерины?
— Я Степана Егоровича.
— Степанов? Ишь ты!
Андреян Пахомович помолчал минуту.
— Что Степан не зайдет ко мне? Возгордился?
— Да ведь он сейчас в Берлине…
— Ишь ты! В Берлине? Вот оно как обернулась война с Гитлером! Славно. В Берлине? Экая даль! В чужой державе, значит.
И невозмутимый прадед торжественно подался дальше.
Потом Андрюшка долго стоял на крутом берегу Малтата. Синь-тайга распахнулась от горизонта до горизонта. Снег местами еще не сошел, но уже заманчиво оголились сохатиные тропы. Скоро мать возьмет Андрюшку с собой в тайгу.
Подул легкий ветерок. К Андрюшке подбежала Нюрка Вихрова. У Нюрки — большие синие глаза и смуглая, обожженная солнцем кожа. Нос у ней немножко горбатый, как у деда Вихрова.
— Ой, кого я сейчас видела! Угадай!
— Чо мне угадывать. Сама скажешь.
— А вот не скажу!
— Ну и не говори. Важность.
— Самого Демида Боровикова! В кожаной тужурке и в хромовых сапогах. В клуб прошел с баяном. Играть будет. Вот! Пойдем послушаем, а?
— Плевать мне на твоего Демида-дезертира, — рассердился Андрюшка.
— И вовсе он не дезертир! В плену у Гитлера был, вот что. Говорят, у фашистов были такие лагеря, что всех пленных убивали или в печах сжигали. Отец рассказывал.
— Кого убивали, а Боровик вышел живой. Может, фашистам продался! Погоди еще, узнают, — угрожающе процедил Андрюшка и плюнул под яр.
Нюрка примолкла, не понимая, почему Андрюшка сегодня такой злой.
— Ой, звездочка упала! Чур моя, — хлопнула она в ладоши, наблюдая, как над тайгою огненным хвостиком мелькнула и угасла упавшая звездочка. Оба задрали головы вверх, раскрыв рты, похожие на едва оперившихся птенцов тайги.
В клубе заиграл баян. Нюрка встрепенулась, как ласточка, готовая вспорхнуть и улететь.
— Ой, Демид заиграл! Пойдем, а?
Андрюшка пошел прочь от Нюрки и от клуба, только бы не слышать, как наигрывает на своем баяне Демид.
Но тут он увидел мать. Она стояла с высоким Матвеем Вавиловым возле крыльца клуба. Андрюшка хотел было шибануть камнем в окно клуба, но сдержался. «Погоди, я еще с ним столкнусь! Я ему покажу, ухажеру проклятому!» — бурчал себе под нос Андрюшка, придумывая, как бы позвать мать, чтобы она не торчала возле клуба. Ничего не придумал. Пришел домой и сказал бабушке, Анфисе Семеновне, что в клубе сейчас играет на баяне Демид и мать там же.
— Ты бы ее позвал домой!
— Как же, позовешь!
Анфиса Семеновна сама пошла в клуб за Агнией…
XI
Агния сидела за столом, как на железных шипах: в контору пришел Демид!..
Матвей Вавилов возвестил всем, что Демид явился к Двоеглазову с заявлением и что именно
