Джон никогда не говорит, что оставил всякую надежду, но я слишком хорошо его знаю, чтобы ожидать подобных заявлений. А потом, я шпионю, я читаю его письма, каждый момент, что мы находимся рядом, я внимательно слежу за выражением его лица. Ставя на стол тарелку с каким-нибудь новым блюдом, я наблюдаю, что оно вызовет: неудовольствие? аппетит? В те времена, когда мы еще общались с друзьями, мне не составляло никакого труда заметить момент, когда старая дружба начинала тяготить его. В таких ситуациях я сразу же принимала меры, чтобы безболезненно поставить на таких отношениях точку. Сейчас, выступая в роли писателя, я не собираюсь обсуждать те вопросы, что должны навсегда остаться тайной двоих, тайной мужчины и женщины, могу лишь сказать: я прекрасно знаю, чем и как доставить Джону настоящее удовольствие. Если он читает книгу, я прочитываю ее сразу же после него. Могу перечислить все, к чему он испытывает симпатию или антипатию, все оттенки его настроения, все слабости. Подмечаю я их вовсе не из ревности или чисто женского стремления ощутить себя собственницей. Я делаю это для того, чтобы как-то развлечь, заинтересовать его. И еще из чувства благодарности.
Мой муж, человек исключительный, внешне производит впечатление мужчины самого заурядного. Он предпочитает выдержанных, спокойных тонов костюмы и коротко стрижется, что при его длинном, худом лице может произвести, пожалуй, неприятное впечатление. Как-то раз, когда мы с Джоном отдыхали на крошечном островке в Карибском море, он позволил себе не стричься и отрастил роскошные черные усы, что разительно изменило пропорции его лица. Покрытый загаром — мы целыми днями валялись на песке или выходили в море на небольшом паруснике, — муж походил на известных спортсменов, мужественных покорителей Гималаев, чьи снимки часто появлялись в журналах. Но перед самым возвращением домой его волосы обрели привычную длину, усы были сбриты, с лица исчезло всякое выражение значительности. Джон снова спрятался под защитой грубоватых, чтобы не сказать примитивных черт своей внешности.
Его манера держаться, так же как и внешний вид, говорит о привычке оставаться в тени. Муж всегда безукоризненно вежлив с подчиненными и абсолютно невозмутим в присутствии тех, кем в душе восхищается. Он с беспощадной волей подавляет неожиданные и резкие вспышки эмоций, в минуты величайшего напряжения речь его становится чуть медленнее и тише. Уверенный в своем интеллектуальном превосходстве, Джон способен часами благожелательно выслушивать пустую трескотню сильных мира сего, делая вид, что внимательно прислушивается к мнению тех, кого он ни в грош не ставит. На редкость честолюбивый, он ни разу не воспользовался ни одной из тех сотен уловок, благодаря которым его менее одаренные коллеги с успехом делали блестящую карьеру. Любвеобильный и чувственный, могу вас в этом уверить, на публике Джон ни разу не взял меня за руку, не позволил себе проявить и искры интереса к ярким красавицам, постоянно мелькавшим в обществе, где мы так долго вращались. Жажда успеха никогда не могла заставить его сделать хотя бы один ложный шаг.
Вот какой человек теперь проводит день за днем под лучами полуденного солнца в строгом сером костюме, белоснежной рубашке и галстуке, с книгой в руках, укрываясь от раскаленного ветра за невысокой стеной.
Если он хочет до конца своих дней остаться со мной здесь, я согласна. А поскольку в наших условиях другого способа заработать денег не существует, поскольку ждать помощи от тонущих в нынешней экономической неразберихе родственников не приходится, я решила сесть за машинку. Ведь для того чтобы жить в этой тиши, нам нужно не так много. Не имея никакого опыта в литературном труде, я тем не менее испытываю нечто вроде вдохновения, когда листаю издающееся по всей стране угнетающе низкопробное чтиво. Образованный человек, который более двадцати лет пробыл в самом центре важнейших мировых событий, без особых усилий сможет водить пером так, чтобы результат соответствовал столь примитивным стандартам, сможет с помощью банальной грамотности поддержать свой скромный образ жизни.
Не скрою, что муки творчества предвкушаю не без удовольствия. Я женщина прямая, мне знакомо чувство мести, я долгое время хранила молчание в обществе дураков и самонадеянных ничтожеств, и если сейчас я попытаюсь воздать им должное, то в выигрыше останутся и читатели — при условии, что они не испортили безнадежно свой вкус сентиментальной и лицемерной писаниной, которой с таким удовольствием предоставляет страницы наша пресса.
Где-то я читала, что все первоклассные писатели — это либо мужчины, либо одержимые женщины. Не питая никаких иллюзий относительно собственных достоинств или славы, которая меня ждет, готова безоговорочно согласиться с последним. Я одержима. Вся моя одержимость направлена на мужа, о нем-то я и буду писать.
Семью, где Джон появился на свет, в другой стране и в другое время по всей справедливости назвали бы аристократической. Фамильных денег хватило на то, чтобы отправить мальчика в хорошую школу, дать ему возможность окончить известный колледж, откуда вышли многие прославившиеся на всю страну бизнесмены и политики. Не испытывая ни малейшего интереса к предпринимательству и следуя традиции, согласно которой многие поколения его предков связывали жизнь со служением на благо общества, мой муж избрал для себя дипломатическое поприще. Произошло это в то время, когда иные ветви государственного аппарата были отданы на откуп настоящим ордам громкоголосых карьеристов весьма сомнительного происхождения, с дурными манерами и явно ущербным образованием. Дипломатическая служба, с ее строгой системой отбора, со спасительным предубеждением в пользу воспитанной молодежи из респектабельных, консервативных семей, в безбрежном море дешевого эгалитаризма оставалась тогда единственным островком, где джентльмен мог посвятить себя защите интересов страны, не жертвуя ради этого своим достоинством и принципами.
Никогда не щадивший себя в работе, муж достаточно быстро продвигался вверх по служебной лестнице. Известность обошла его стороной, но он всегда пользовался уважением, и к моменту вступления в брак, через четыре года после первого его назначения, мы оба были уверены, что через некоторое время Джон займет самые ответственные, если не первые посты в своем ведомстве. В годы войны он с таким успехом справился с опасной и весьма деликатной миссией, что впоследствии сам государственный секретарь в личной беседе был
