Новая пощечина не остановила, Аори хотела получать чужие удары снова и снова, захлебываясь ненавистью и отвращением. Пусть бьет, еще сильнее, еще больнее, пусть сам превратит ее в бесчувственный кусок плоти, как не раз бывало в прошлой жизни на тренировках. Не думать! Не помнить!
Ее отшвырнули к стене, Аори с размаху ударилась о нее спиной и затылком, застонала, чувствуя, как подгибаются ноги. Но не упала – граф прижал ее всем телом. Деревянный узор отделки болезненно впился в кожу, оставляя широкие ссадины.
– Что ж, хорошо! Хорошо. Ты сама этого захотела!
Ярость рвалась наружу, и он в сердцах сорвал запоры и скрепы, позволил особенности полностью овладеть его пленницей. Изнасиловать ее душу так, как он насиловал тело.
Сознание Аори упорхнуло, оставив разум в полном одиночестве. Он решил, что боль исчезнет, если покориться, и тело послушно расслабилось.
Каждая черточка на лице разгладилась, оно превратилось в беспечную маску. Даже глаза потемнели, утратили желтый оттенок, стали грязно-карими, обычными. Лишились своего особенного огня.
Спохватившись, Ян отпустил Аори. Она осталась стоять, спокойная и равнодушная, и позволила бы сделать с собой все, что угодно.
– Демоны раздери, таки сломал, – разочарованно пробормотал он. – Ну ничего, у нас будет время все вернуть.
И снова влепил девчонке пощечину. От злости за то, что она заставила его сделать.
Высокое здание устроилось на берегу реки, словно пришвартовавшийся к причалу парусник. Десятки острых стеклянных граней сплетались между собой и, отражая лучи повисшего в высшей точке небосвода солнца, разбрасывали вокруг блики, яркие, резкие, будто огромный световой круг накрошил ломтями нож кого-то всесильного.
Филармония Анатьина. Мирх без лишней скромности дал собственное имя удивительному творению – пожалуй, самому смелому, необычному и гармоничному, что появилось на Астрали после ухода Маккинов. Здесь давали не только концерты, но ему нравилось слово «филармония», и она стала называться так. Хоть цирком назови, не посмели бы перечить.
Главные двери открывались в полдень, а в полночь новых посетителей уже не впускали. Кого попало не пускали вообще никогда – лишь тех, кто мог оплатить весьма недешевое членство, кто мог по достоинству оценить классическую оперу и современную постановку, экспериментальный балет и акустический концерт. Архитекторы создали два роскошных зала, и в них воплощались самые смелые идеи, выступали лучшие актеры, танцоры и певцы. Денег не жалели, вновь и вновь потрясая воображение искушенных зрителей.
Город внутри города. В ресторанах прислуживали официанты в идеально белых рубашках, картинные галереи предлагали получше рассмотреть полотна столетней давности. Некоторые позволяли приобрести в аукционном зале – каждый вечер здесь звучали суммы, за которые можно купить небольшой город. Впрочем, с молотка уходили и они.
Единственное, привычное гостям, но чего Мирх не допустил в своем царстве роскоши, – азартные игры. Никаких рулеток или карточных столов. Покой и гармония. Для азарта и отчаянной погони за удачей есть иные места, пополняющие карман куда существеннее филармонии. Но вот она дарила то, что он не мог купить ни за какие деньги – причастность к миру родов и изменяющих, миру, в котором ему не случилось появиться на свет.
А теперь он мог позволить им прикоснуться к изысканным удовольствиям… А мог и не позволить.
Мирха неизменно забавляло это понимание.
Сегодня он был лиричен. Не доехав до филармонии несколько кварталов, приказал водителю остановить длинный черный лимузин напротив входа в цветочный павильон. Сам, не дожидаясь референта, открыл дверь, выставил наружу носы лакированных ботинок. Посидел немного, наполняясь духом оживленной улицы, ее пылью, грохотом и спешкой, и вылез наружу.
Почти все цветы оказались не первой свежести, но, пересмотрев пахучие охапки, он забрал одну с собой, прямо в украшенном аляповатыми рисунками ведре. Его пришлось нести на вытянутых руках, чтобы не испачкать белоснежную рубашку. Тугие бутоны роз раскачивались вслед за длинными колючими стеблями, закрывая обзор, и Мирх едва не снес молодое деревце в центре газона. Несколько длинных пушистых сережек свалились вниз, скрутились в бублики, словно огромные гусеницы.
Скорчив виноватое лицо, он прошел по траве и забрался внутрь лимузина. В этот раз референт оказался расторопнее. Под ногами розы не уместились, и Мирх без раздумий разместил букет на кожаном сидении, на всякий случай придерживая на поворотах. Машина двигалась плавно, практически не наклоняясь, но, если можно гарантировать нужный результат минимальными усилиями, лениться стоит разве что принципиально. А какие могут быть принципы перед цветами?
Тащить ведро в филармонию довелось помощнику – начальник увидел у входа знакомых, нацепил на лицо радостную улыбку и неторопливо направился к ним. Поприветствовать, дежурно спросить о делах и заодно напомнить о вечернем аукционе. Из хранилищ жрецов, по слухам, пропал уникальный витраж, разобранный на отдельные фрагменты на время реставрации. И, конечно, он никакого отношения не имеет к коробкам с цветным стеклом, которые станут сегодня главным лотом.
Рзимы – а их среди друзей и клиентов Мирха была добрая половина – охотно рассмеялись. Мужчина – открыто, сверкая белозубой улыбкой, его спутница, тощая блондинка, – куда тише, прикрывая ротик ладонью. Она проводила взглядом референта, взбирающегося по широким ступеням с громоздкой ношей в руках.
– Кого сегодня осчастливят?
– В первую очередь – меня, – Мирх кивнул на один из экранов-афиш. – Ликсирэ, наконец, согласилась дать концерт.
– Сколько же ты ее упрашивал? – поинтересовался Рзим.
– Дай посчитать… Добрых два года.
– Она и вправду изменяющая? – в глазах блондинки зажглось нешуточное любопытство.
– Конечно. Она попала в Арканиум в зрелом возрасте, так и не достигла особых успехов… Скорее всего, потому, что не захотела предать истинную страсть. Но рояль под ее пальцами звучит совершенно волшебно, не так, как у других пианисток. И дело явно не в одном таланте.
– А в чем?
– Узнаете – расскажете, – Мирх тонко улыбнулся.
Блондинка хихикнула, стрельнула в него игривым взором и уцепилась за локоть кавалера. Тот задумался о чем-то своем, рассматривая афишу. Даже на картинке Ликсирэ будто светилась. Ни одной резкой черты – мягкие, плавные линии тела, подчеркнутые тяжелыми складками платья, вьющиеся каштановые локоны, идеальный угол приподнятых рук.
– Говорят, она просто чувствует тех, для кого играет, – спохватившись, Рзим отвел взгляд прежде, чем личико его спутницы стало совсем недовольным.
– Глупости какие, – она все-таки надула губы. – Это ж не Тройны.
– Не Тройны, но изменяющие воспринимают мир по-особому. А мы – часть этого мира.
– Очень мудрое замечание, – кивнул Мирх. – Именно поэтому не стоит опаздывать к началу.
Вместе они поднялись по ступеням и, подарив друг другу вежливые улыбки, разошлись в разные стороны. Гости направились в общие ложи, Мирх – в личную. Телохранители, так и не замеченные Рзимами, заняли положенные им места снаружи, а он с удовлетворенным вздохом расположился на нешироком диване.
– Я гений, – пробормотал
