Дождик кончился. Снова пригрело солнце, спине стало тепло. Она быстро высохла, но озноб не прошел. И только отдохнув и окончательно осмотревшись, Руслан пришел к печальной мысли, что экипаж и командир его бросили. Танка не было, на высоте, судя по отсутствию звуков, тоже никого не было. «Значит, остатки батальона отступили, как и предполагалось по плану? И «Семерка» ушла с батальоном? Как она могла уйти, когда у нее гусеница повреждена? Какое отступление, когда от батальона уже утром, после немецкой артиллерийской подготовки, мало что оставалось?»
Поднявшись на ноги, Руслан стал осматриваться в окопе и тут же обратил внимание на следы гусениц. А ведь танк не уехал, его просто вытащили тягачом. Одна гусеница не двигалась, это было сразу видно по следу. Правая двигалась, от нее остался нормальный след. А левая пропахала землю, как бульдозером.
Руслан приподнял голову над бруствером танкового окопа и стал осматриваться. Высота была мертва. Что-то еще дымилось, пахло гарью и смрадом сгоревшей взрывчатки. От разветвленной системы окопов и ходов сообщения не осталось практически ничего. Все было изрыто разрывами. И – никого. Ни звука.
Чеченец прижался лицом к земле, ударил кулаком, еще, еще. Он бил с такой силой, как будто вколачивал в доску гвозди. Сейчас он вколачивал в эту землю свою злость. Удары, боль в кулаке привели Руслана в чувство, он снова начал думать спокойно.
«Высоту взяли, это понятно. Немцы ушли вперед, ушли на восток. Я один в тылу, наши, наверное, погибли. И командир, и добряк Бабенко, и сержант, и Коля Бочкин. Эх, Коля, а ты ведь так хотел приехать ко мне после войны и послушать наши горские песни». Ладно, теперь счет немцам от него, Руслана Омаева, увеличивается. Он будет мстить не только за всю большую Советскую Родину, он будет мстить вам и за своих земляков, которые гибнут на войне, он еще посчитается с фашистами за Люду, за ребят из своего экипажа. Держитесь, сволочи!
Восстановив самообладание, Руслан осмотрелся в поисках оружия. Исправного, конечно, не было, зато у края окопа валялся разбитый бинокль Соколова. Даже не разбитый, а просто переломленный пополам. Омаев поднял его, отряхнул и посмотрел на стекла. Удивительно, по половина бинокля была целой.
Встав у края окопа, Руслан приложил его к глазу. Сначала он долго изучал местность с восточной стороны высоты. Там не было видно ни отступавшей Красной Армии, ни немецких колонн, уходивших на восток. Ни на севере, ни на юге, в районе болот, тоже не было признаков движения.
А вот на западе Руслан увидел такое, что заставило его сердце забиться сильнее. Что-то там было на дороге. Пыль стояла столбом на дальнем проселке, что шел вдоль леса на запад. Протерев глаза, танкист снова прижал половинку бинокля к глазу. Ну да! Это же «тридцатьчетверка»! Издалека даже в бинокль не разглядеть номера на броне, да и танк Руслан видел только сзади. Это мог быть любой танк, совершенно чужой. Если это их «семерка», значит, где-то надо искать и экипаж. Почему-то хотелось думать именно так.
Сунув половинку бинокля в карман комбинезона, Омаев перевалился через бруствер танкового окопа и тут же ударился коленом о что-то твердое. Это оказалась половина трехлинейки. Изуродованный ствол буквально разорван в районе затвора. Откуда он сюда прилетел, выброшенный взрывом бомбы или снаряда, из какого стрелкового окопа, стоило только гадать. Но штык – это уже оружие. Руслан с трудом снял его с разбитой винтовки и с довольным видом улыбнулся, трогая трехгранное острие.
«Ну что ж, – думал Омаев. – Если ребята там, где и танк, в плену у немцев, он их найдет и освободит, а если нет, то… там видно будет». Именно сейчас ему просто некуда было идти. А танк там, на дороге, – это уже цель. У человека просто должна быть цель. Всегда.
Спустившись по склону высоты, стараясь держаться неровностей рельефа, Омаев поспешил к лесу, но почти сразу понял, что двигаться он особенно быстро не может. Голодный, контуженый, он быстро выбился из сил. В таком состоянии догнать танк на дороге было нереально. Отдышавшись и постоянно вытирая со лба липкий пот, танкист снова двинулся в путь. Пройдя до края балки, он спустился в нее и опять упал в изнеможении на траву. Кажется, удалось преодолеть открытое пространство незамеченным. Да и кто его мог заметить, тут и немцев уже нет, решил танкист. Осторожным все равно нужно быть, но и спешить надо. Омаев снова поднялся на ноги и побежал по дну балки в сторону леса, возле которого он недавно видел танк.
Солнце палило нещадно, зависнув в зените. «Да, времени прошло не так уж и много, – думал Омаев на бегу. – На рассвете начался артиллерийский обстрел, потом пошли танки».
А потом? Потом вспышка, грохот, и он потерял сознание. Сколько еще длился потом бой, неизвестно. Главное, что в блиндаже он был во время боя один, и завалило его одного. Значит, есть надежда, что ребята живы. Эта мысль добавила ему сил.
Поднявшись у самого леса по пологому склону, Руслан увидел, что дорога пуста. Танк ушел, или его утащили тягачом. Что же делать? Долго танкист такого темпа преследования не выдержит. Он просто не узнает, куда утащили танк. И потеряет надежду узнать судьбу экипажа.
Оглядываясь по сторонам, Омаев добежал до леса и упал в густую зеленую траву. Он лежал, тяжело дыша, и слушал, как шумит на ветерке листва. Он совсем не слышал птичьего пения. Наверное, звери и птицы ушли от грохота и смерти. Он помнил рассказ своего деда-пластуна по материнской линии, как во время Первой мировой войны звери уходили подальше от фронта, на восток. И там в лесах появлялось большое количество лосей, кабанов, но самое главное, волков. Это был просто бич для местного населения не охваченных войной районов России.
Хруст и постукивание привлекли внимание чеченца. Он приподнялся на локтях и закрутил головой. Потом сел. Через некоторое время он увидел среди кустов конский хвост. Да это же лошадь! Наверняка артиллерийская или из службы тыла, из обоза. Интересно, подумал Омаев, наша или немецкая? Вот бы ее поймать.
Поднявшись с земли, Руслан стал обходить кусты, за которыми стояла лошадь.
