Тягач не дошел до ворот завода на окраине Мостока метров пятьсот. Двигатель ревел, внутри что-то лязгало, но машина еле ползла и то и дело останавливалась. Сзади, из выхлопной трубы, вместо сизого дыма вырывались клубы черного дыма.
Из открытого переднего люка высунулась голова русского рабочего в замасленной кепке. Сверху из-под брезента спрыгнул немецкий офицер и подошел к люку.
– Что случилось? – с сильным акцентом спросил немец по-русски.
– Опять что-то с двигателем, господин офицер, – развел руками рабочий. – Я же говорил механику, что дело в топливной системе. Промывать надо: двигатель не тянет, смесь не обогащается и двигатель не развивает полной мощности.
– Не понимаю, что опять с топливной системой? – раздраженно пожал немец плечами. – Ее промывали уже. Двигатель работал хорошо. Это вы, русские, не умеете работать. Я был у вас в Советском Союзе пять лет назад, и ничего не изменилось. Тягач мне нужен сегодня, а ты опять будешь разбирать и собирать несколько дней. Я прикажу тебя расстрелять за саботаж.
Рядом с тягачом на тротуаре стоял мужчина со стареньким вещевым мешком на плече. Был он невысок ростом, одет в короткий пиджачок, разношенные старые сапоги. Он смотрел на немца, на рабочего и чему-то усмехался. Немец распалялся, ругаясь, рабочий возражал, стараясь убедить в своей невиновности, и приводил доводы, тыкая пальцем то в сторону моторного отсека, то в сторону люка. Наконец немец заметил странного русского, который слушает их разговор и не трогается с места.
– Что тебе нужно? – недовольно спросил офицер.
– Я слушаю, как работает двигатель, – кивнул незнакомец на тягач. – Причина-то пустяковая, господин офицер.
– Что? – Немец уставился на человека с мешком на плече. – Пустяковая? Это значит, что маленькая? Ты кто, механик? Знаешь тягачи, танки?
– Да какая разница? – пожал плечами незнакомец. – Что танк, что тягач, что трактор. Двигатели-то одинаковые. Или дизельный он, или карбюраторный. Топливо разное, а принцип работы все равно одинаковый – двигатель внутреннего сгорания. Мощность разная, трансмиссия разная, так дело же не в этом. У вас не топливная система засорилась. Карбюратор у вас слишком много бензина подает, свечи заливает все время. Уровень нужно отрегулировать.
– А ты что думаешь, Федор? – уже спокойнее спросил немец рабочего, топтавшегося перед тягачом.
– Не знаю, смотреть надо, – почесал тот затылок под фуражкой.
– Подойди сюда, – поманил незнакомца офицер. – Сделать сможешь?
– Если инструмент есть, отчего ж не сделать. Дело пустяковое.
Работа заняла пять минут. Когда двигатель тягача наконец завелся и стал работать ровно, без клубов дыма из выхлопной трубы, немец задумчиво посмотрел на незнакомца. Федор залез на водительское сиденье, тронулся, сделал круг по улице и снова подъехал к офицеру.
– Документы, – немец протянул руку. – Как зовут, что делаешь в городе?
Мужчина, старательно и неторопливо вытер руки ветошью, потом полез во внутренний карман пиджака и достал несвежий носовой платок, связанный углами. Развернув, извлек паспорт, еще какие-то бумажки и протянул офицеру. Тот с некоторой брезгливостью взял документы.
– Ложкин я, – стал пояснять мужчина. – Ложкин Сергей Иванович. Сам из Минска, там на заводе работал. Сейчас работы в городе нет, вот и ищу, где осесть, чтобы прокормиться можно было.
– Ты едешь с нами, – приказал офицер и сунул документы в карман френча. – В машину, живо!
Первые два дня прошли для Бабенко, попавшего на завод под именем Сергея Ивановича Ложкина, совсем непонятно. Общаться с Федором Никитиным, который разыграл в заранее оговоренном месте спектакль с тягачом, было опасно. Подпольщики сразу предупредили танкиста, чтобы он не подводил товарища. Наоборот, им было предписано с Никитиным разыгрывать неприязнь друг к другу. Бабенко таскали по заводу два хмурых мастера и представляли то одному немецкому начальнику, то другому. Один говорил по-русски, а ко второму был приставлен переводчик – очкастый ефрейтор с лакейскими глазами. Потом Бабенко принялся допрашивать строгий немец в гражданском костюме. Этот тип с белоснежными манжетами и неизменным мундштуком в зубах мучил нового рабочего три часа, пытаясь запутать в показаниях. Въедливый неприятный, прекрасно говоривший по-русски, он как потом догадался Бабенко, оказался из военной разведки.
Но к вечеру второго дня все изменилось. За дело взялся высокий худощавый гауптман Шефер. Странно, но перед этим шумным офицером все как-то сразу расступались, замолкали и следовали его прямым указаниям без возражений.
Оказалось, Шефер прибыл прямо из Берлина, из департамента пропаганды. И с этой столичной штучкой никто связываться не хотел. Бабенко очень удивился этой новости. Что делает здесь, в глубокой провинции, в маленьком городке под Могилевом, офицер из Берлина? Да еще не в редакции какой-нибудь газеты или в типографии, а на местном заводе, где чинят танки.
Только на третий день Бабенко приступил к работе. Указания ему давал тот самый обер-лейтенант Кауц, который привел его на завод. Молодой офицер был хорошим организатором и плохим инженером. Точнее, он был плохим механиком и мотористом, но хорошо знал сварку и вооружение. На его участке работа двигалась быстро, а с приходом Бабенко дела пошли еще быстрее. В первые же два часа Семен Михайлович разобрался в причинах, по которым не заводятся два немецких двигателя. Они еще в Харькове в своем КБ на заводе изучали подобные двигатели. Затем с его помощью рабочим удалось-таки снять поврежденную пушку с советской «тридцатьчетверки», чтобы исправить механизм поворота башни.
Присматриваясь к людям, Бабенко сразу почувствовал отчуждение. На него смотрели косо, с неприязнью. Все его решения и находки, которые ускоряли работу, встречались мрачным молчанием. Танкист понимал этих людей, ведь они работали потому, что их заставляли немцы, под угрозой расстрела. А он пришел почти добровольно из-за куска хлеба, да еще так старается помогать врагу. Особенно хмурые взгляды он ловил на себе, когда его хвалил Шефер. Гауптман, как и любой хороший руководитель, хвалил подчиненных публично, ставил в пример другим.
Открытая неприязнь к новому рабочему со стороны русских на заводе становилась все заметнее, и Шефер перевел Бабенко из ремонтных цехов в стендовый. Там исправленные агрегаты проверялись на разных режимах работы, там тестировалось электрооборудование, проводились последние регулировки всех систем. Здесь было только двое русских электриков, которые занимались «тридцатьчетверками». Еще были четверо немецких мастеров в солдатских мундирах. Серьезные мужики, неразговорчивые, все в возрасте ближе к пятидесяти. С русскими не общались, курили строго по часам: по
