Круг гладкой воды был огромен: сажен сорок, не меньше. Зеркальная гладь в нём вопиющим образом не сочеталась с порывистым ветром, а заодно противоречила опыту моряков российского флота. Но удивляться было некогда. Малах отдал команду:
– Подача гранат – товсь! Заряжай!
Одновременно последовали реплики от русских офицеров:
– Семь кабельтовых до первого щита.
– На такой дистанции да без волнения – и мои бы с первого залпа накрыли.
– Пожалуй что так, Михаил Григорьевич.
Пять серых тупоносых гранат легли в лоток. Все глаза устремились на Малаха, который стоял, чуть согнувшись, у казенной части орудия и приглядывался. Самыми внимательными были комендоры. Но даже они заметили первый выстрел только по движению затвора, который с негромким металлическим стуком сдвинулся, дал следующей гранате уйти в ствол и скользнул обратно, досылая снаряд.
Звук дошёл с опозданием. Столб воды от чудовищного взрыва гранаты поднялся явно выше мачты шлюпа. Зрители даже не успели ругнуться, как грохнули ещё два взрыва.
Уже после того, как третий столб опал, а обломки щита, крутясь, попадали в воду, князь Мешков машинально отметил в памяти: «Первый недолётом двадцать сажен, второй – десять, третьим накрытие. Ни одного перелёта. Очень мощные взрывы: и на линейный корабль хватило бы одного для критического повреждения корпуса».
Вслух же было сказано:
– Отменно стреляли, Малах Надирович.
– Цель была лёгкая, Михаил Григорьевич, – проявил скромность артиллерист из иного мира. – Максимушкин, к гранатомёту! Делай так, чтобы мушка и прорезь совместились вровень… Готов? Приглядывайся пока, минута у тебя есть. Вон второй щит. Один палец – на спуск, второй – на ползунок… И не торопись с выстрелами. Щит в ответ стрелять не будет.
Комендор про себя отметил, что ворочать ствол совсем не трудно, а целиться по мушке и прорези – дело наипростейшее. Из осторожности первый выстрел он дал с большим недолётом. А вот второй был позорно смазан: взрыва вообще не случилось. Об этой возможности чужестранный артиллерист и предупреждал. Третий – снова недолёт, хотя и ближе. От четвёртого разрыва щит аж подскочил, но не развалился. С пятого выстрела мишень разнесло в мелкие щепочки.
– Для начинающего неплохо, – послышался голос из-за плеча.
Максимушкин решил, что всё-таки этот Малах не взаправдашний немец, поскольку не изругал за напрасную трату гранат, а, наоборот, похвалил за меткость.
Семаков мысленно отметил, что по виду взрывы на море немного слабее виденных на суше. Куда более впечатлённым оказался лейтенант Острено – возможно, как раз потому, что не был артиллеристом, хотя опыт Синопского сражения он имел. Правда, его предупредили, что будут испытываться новые бомбы, но ничего не сказали о том, насколько они мощные. Ещё больший моральный удар нанесла скорострельность. Даже принимая во внимание, что иностранец явно обладал немалым опытом в обращении с этим орудием, вся стрельба от первого выстрела до поражения мишени заняла с полминуты – и это на три гранаты! А у неопытного Максимушкина – от силы полторы минуты на пять выстрелов.
Пока присутствующие оценивали и прикидывали, к гранатомёту подошёл Патрушев. Он получил точно такие же указания и положил руки на спуск и управление.
То ли второй комендор переволновался, то ли у него просто не хватало артиллерийских способностей, но щит был разбит лишь восьмой гранатой. Из пристрелочных четыре ушли перелётом. Местные офицеры увидели заминку с подачей гранат по цепочке, но промолчали. К большому удивлению всех, а в первую очередь нижних чинов, немец не ругался, а лишь сухо заметил:
– Владимир Николаевич, в бою рекомендую ставить первым наводчиком Максимушкина, а вторым – Патрушева. Также рекомендую учения для отработки подачи гранат. Имейте в виду, в бою их придётся подавать из трюма, а не из ящика на палубе.
– А это почему? – не выдержал Семаков.
– Если ответным огнём разобьют ящик, гранаты по всей палубе собирать придётся.
– К тому же они взорваться могут, – поддержал Острено.
– Нет, в этом смысле боеприпас совершенно безопасен. Самое худшее, что может случиться с гранатой – она упадёт в море. Чугун плохо плавает.
На эти слова ухмыльнулись даже матросы.
Риммер снял действие «Гладкой воды». Шлюп сразу стало ощутимо потряхивать на волне.
– Одна небольшая просьба, господа, – вдруг обратился иностранный артиллерист. – Не покажете ли вы хотя бы один выстрел из ваших орудий?
Адъютант Нахимова нахмурился, отчего его усы чуть приподнялись.
– Не смею приказывать, но запас ядер не так велик. Вот если только холостым…
– Пусть и холостым. Мне бы увидеть, как заряжают, и с пояснениями.
Лейтенант Азарьев не колебался.
– Максимушкин, один холостой выстрел из четырёхфунтовки.
Комендор принялся действовать и объяснять:
– Вот энто, ваше благородие, порох в картузе. – Комендор сноровисто подхватил бумажный пакет с порохом и затолкал его в дуло чугунного орудия. Туда же пошёл пыж – комок пакли. Железный прут Максимушкин сунул в отверстие на стволе. – Чтоб картуз проткнуть, значит. – Из фляги комендор подсыпал в то же отверстие небольшую порцию пороха. – Порох тут другой, потоньше, – последовало объяснение.
Этот тонкий порох полыхнул ярким пламенем, грянул выстрел, а орудие, подпрыгнув, рванулось назад.
– Спасибо, я понял.
Свою реплику подал капитан Риммер:
– Господа, обязан похвалить обученность ваших матросов в обращении с парусами.
Все российские моряки, как один, постарались скрыть удивление, а ответил командир шлюпа:
– Благодарствуйте на добром слове, Риммер Карлович.
Про себя Азарьев отметил, что, по всей видимости, подчинённые немца не столь умелы.
– Через который час мы будем у места стоянки? – поинтересовался иноземный артиллерист.
Разумеется, русские офицеры ничем не показали, что их коробит такое скверное знакомство собеседника с морской терминологией и русским языком вообще. Это прискорбное словоизъявление было объяснено классическим: «Иностранец, что с него возьмёшь».
– Не более получасу осталось, Малах Надирович.
– Господа, считаю весьма нужным дать вам пояснение по нашему гранатомёту. Все вы должны понимать как его возможности, так и ограничения.
