От Северского Донца до Одера

добираемся до Червякова, мне кажется вполне естественным, что мы прибыли сюда без всяких происшествий. Хутор не узнать. Сменившие нас роты из «Викинга» укрепили его и соединили дома траншеями. Мы делаем привал и немного общаемся со своими немецкими товарищами. Пару минут стоим у могил похороненных здесь «бургундцев», включая Prévôt – наставника. Потом покидаем селение и возвращаемся под свод леса, где, как уверен Георг П., найдем тела двоих наших погибших товарищей. Нам приходится вести поиски очень тщательно, метр за метром, поскольку растительность могла уже скрыть трупы от наших глаз. Наконец слышен крик, кажется Георга: «Сюда!» Он только что обнаружил одно из тел между двумя поваленными деревьями. Чуть погодя находим неподалеку и второе. Задание выполнено, но не завершено! Одно поражает меня в первом теле. Все открытые части тела выглядят нетронутыми, а кожа как бы прозрачной. Но при ближайшем рассмотрении, как мне уже доводилось видеть в других случаях, под кожными покровами кишат личинки, которые придают некое подобие жизни этой несчастной коже, тому, кто был так же молод, как и мы, другу, преисполненному жизни, некогда столь убежденному в своих идеалах, что мог сдвинуть и горы. Вот и все, что осталось от него! Мы расстилаем брезент, на который положим своих товарищей, и не без труда пробираемся между двумя поваленными деревьями. Один из нас приподнимает голову убитого, чтобы засунуть руку под тело, при этом голова остается у него в руках, в шлеме, вместе с шейными позвонками! Ужасное зрелище, но наши чувства огрубели, а несчастному Шаванье уже все равно. Первая часть тела положена на брезент, а остальное мы переносим туда же, ухватившись за форму. Останки превратились в аморфную массу, которая медленно ползет из рукавов, штанин и из-под кителя. И этот расползающийся труп мы кладем на брезент. Остальные ребята точно так же кладут на брезент останки Лемперье. Поскольку от такого зловония меня тошнит, то я был готов к тому, что меня вырвет, но этого не произошло. Осторожно держа свою ношу, ибо мы боимся не донести ее в целости или потерять какую-либо часть по дороге, возвращаемся в Червяков. Затем роем могилы рядом с павшими здесь товарищами. Последние почести, прощание с немецкими товарищами, и мы отправляемся в Кубано-Армянск. Возвращение, как и путь сюда, проходит без происшествий, и командир отделения отправляется доложить о выполнении задания.

Глава 8. К новым горизонтам

12 октября, ближе к вечеру и под дождем, мы покинули Кубано-Армянск – не без сожалений! Несмотря ни на что! Несмотря на постоянную, невероятно тяжелую службу[47], несмотря на погибших, нам жаль покидать Кубано-Армянск, потому что у нас было достаточно времени, чтобы привыкнуть к нему. Мы чувствовали себя здесь почти как дома.

Первые несколько километров мы оживлены, поскольку до сих пор, на протяжении полутора месяцев, вели «оседлый» образ жизни – если можно его так без насмешки назвать, – и этим вечером мы снова в пути. Только сегодня? И завтра? Трудно сказать! Неопределенность возбуждает нас и приводит в восторг. Мы еще не пресытились невероятными приключениями. С пройденными километрами оживленность спадает, разговоры иссякают. Идет холодный ливень, и мы накрываемся плащ-палатками. Почва все больше раскисает у нас под ногами, и кажется, будто мы шагаем по маслу. Прилагая усилия, чтобы избежать падения, мы устаем еще больше, чем от самого марша, а тропа, словно насмехаясь над нами, то взбирается вверх, то спускается вниз. Вода ручейками стекает с брезента плащ-палаток и проникает в ботинки, грязь прилипает сначала к подошвам, потом до самого верха ботинок, затем выше, к штанинам, как если бы она вознамерилась поглотить нас! Благодаря капиллярным свойствам материи мы за пару часов, если не меньше, промокаем по самую шею. Пока промокшая насквозь форма сохраняет тепло тела, это еще терпимо, но когда под брезент задувает ветер, то тело мерзнет и мы начинаем дрожать. Но, несмотря ни на что, мы должны идти. Рано утром, продрогшие до костей, выходим на берег речки, небольшого потока, где и разбиваем лагерь. Здесь, на покрытой влажной опавшей листвой земле, ставим палатки. Мелкий моросящий дождик без конца поливает нас.

В таких вот условиях нам придется снять с себя плащ-палатки и соорудить из них палатки. На нас остаются только кители и тонкие рубашки, штаны и подштанники. На ногах горные ботинки и дырявые носки. Нам, промокшим насквозь, что-то не хочется лезть в палатки, чтобы помереть там от холода! Однако нельзя стоять на месте, нужно двигаться, чтобы ветер хоть как-то подсушил нашу одежду. Нужно разжечь костер! Но из чего? Все мокрое! Конечно, можно попытаться воплотить в жизнь мечту о тепле. Все ищут пучки более или менее сухой травы или хотя бы не такой мокрой, как вся остальная – в расщелинах, между корнями деревьев, среди густой поросли. Находим немного хвороста и сухого дерева. Один из нас нащупал в кармане последнее письмо, ревностно хранимое в ожидании следующего. Другой обнаружил в бумажнике листки папиросной бумаги, приберегаемые в надежде когда-нибудь разжиться табаком. Нельзя рисковать всем сразу! Нельзя использовать все за одну попытку. Мы расчищаем от опавших листьев небольшой участок земли, готовые ежеминутно поддерживать огонь, словно первобытные люди на земле много тысяч лет назад. Но возможно, они не пытались развести костер под дождем. Огонь загорается в этом маленьком очаге, и я со страхом наблюдаю, как вспыхивает бумага, но хворост не занимается пламенем. Загорается всего несколько травинок, которые моментально рассыпаются в пепел. Огонь гаснет! Проваливаются и вторая, и третья попытка. Ребята собирают траву, скатывают ее между ладонями или запихивают в карманы, чтобы она хоть немного подсохла; то же самое проделывается с подобранными сухими щепками. Наконец нам удается поддерживать слабые и неуверенные язычки пламени. Но огонь не разгорается, не становится сильнее. Видимо, ничего тут не поделать!

Сам не знаю, что меня навело на эту мысль, но я вытаскиваю из гранаты взрыватель, затем, решительно, еще один. С огромной предосторожностью кладу оба взрывателя в это убогое подобие костра. Мы отходим назад на пару метров, но ничего не происходит. Я подхожу к костру, пока не погас последний огонек, и принимаюсь дуть изо всех сил. Один выдох, пять, двадцать… и вдруг бабах! Я вскакиваю, как ошпаренный! На меня смотрит с десяток веселых физиономий парней, которых разбирает смех. Нет, им еще и смешно! Хотя пусть смеются, значит, они не совсем поддались апатии. А когда приятель протягивает мне металлическое зеркальце, присоединяюсь к общему хохоту – я тот еще красавчик! Взрыв разметал зародыш костра. Несмотря на неудачу, моя инициатива