Когда мы отправляемся обратно, вовсю светит солнце и не так холодно. Проезжаем Набоков и выбираем дорогу, по которой приехали сюда, вместо того чтобы ехать через Староселье. Поскольку я не слишком хорошо знаю эту дорогу и не знаю, в каком она состоянии. Но я знаю, что от Староселья до самого Малого Староселья рукой подать. Я проезжал там всего пару раз. Поэтому выбираю маршрут на Деренковец, затем через лес и после него по бревенчатой дороге. Грузовика больше нет рядом. Где-то около Белозерья мотор внезапно снова глохнет – как и в прошлый раз! Только не это! Этого не может быть! Я не тяну время. Немедленно останавливаюсь и определяю, что в картере опять ни капли масла! Что за черт? Забыли залить? Это просто возмутительно! Или утечка где-то в соединениях? Все может быть, но я все равно злюсь. Мне следовало проверить уровень масла, перед тем как ехать, но кто мог представить себе такое? Ведь мотоцикл только что из ремонта. Надолго я запомню эту поездку! Медленно движемся к Белозерью. Только мы миновали последний блиндаж перед выездом из леса, как услышали позади себя стрельбу, но где-то далеко! Я останавливаюсь, и мы всматриваемся в лес в направлении последнего блиндажа, но отсюда ничего не видно. В любом случае перестрелка где-то намного дальше! Продолжаем движение. Не стоит и пытаться что-то предпринять с мотоциклом в таком состоянии.
Проезжая через Белозерье, я делаю крюк к штабу дивизии и докладываю о перестрелке. Когда мы покидаем штаб, я замечаю один из наших грузовиков, который принадлежит нашему fourrier – унтер-офицеру (сержанту) – квартир мейстеру. Прошу Люкса, парня из Турне, взять мотоцикл на буксир, и таким образом мы добираемся до Байбузов, где Люкс дотягивает нас до автопарка. Я удрученно докладываю каптенармусу Фуксу о наших несчастьях. Он велит мне оставить мотоцикл и возвращаться за ним завтра, в 8:00. Затем иду докладывать капитану Антониссену, которого немного побаиваюсь. Он выслушивает меня с обычным суровым видом, но не устраивает мне нагоняя. Однако его ординарец, придурок Дерзелье, не упускает шанс сделать это вместо него, чем лишний раз подтверждает свой скверный характер. Какое он имеет на это право? И я ему на полном серьезе советую засунуть свои нравоучения – сами знаете куда. Мне пришлось часто наблюдать феномен, когда ординарец пытается уравнять себя в звании с тем, кому он служит! На кое-кого это может произвести впечатление, но только не на меня!
Когда я просыпаюсь в 7:00 следующего утра, стоит такой сильный мороз, от которого способны потрескаться даже камни; сколько сейчас градусов? 17? 20? В 8:00 докладываю каптенармусу, и меня отправляют к моему мотоциклу, который стоит под навесом, сделанным специально, чтобы механики могли работать и в дождь, и в снег. Это просто крыша на столбах, открытая всем ветрам! В метель снег залетает под крышу так же легко, как и ветер. Хуже того, этот навес соорудили на высоком месте в северо-восточной части деревни, правее дороги из села Мошны, прямо перед колхозной фермой. Здесь стоит огромная бочка, в которой горит отработанное масло, чтобы механики могли время от времени греть руки. Масло горит хорошо, но дальше одного метра тепло уже не чувствуется; нужно держать руки в полуметре от огня, чтобы ощутить хоть какой-то жар. Еще я заметил, что, для того чтобы разогреть остывшие двигатели, техники поджигают под ними солому или даже просто дерн.
Каптенармус дает мне механика, того самого парня, что переводил мне технические термины, которых я не мог перевести сам на французский в Кракове. Очень вежливый молодой человек и, вдобавок ко всему, отличный механик – и какой бесстрашный! Работать можно только в перчатках, по-другому нельзя, однако не подумайте, что они защищают руки от холода. Кроме того, работать в перчатках очень неудобно, но просто необходимо. Малейшее прикосновение к металлу детали или инструмента, не снабженного деревянной или другой изолирующей рукояткой, и кожа прилипает, намертво примерзает к металлу. А когда такие обмороженные места попадают в более теплое место, можно подпрыгнуть до потолка, проклиная все на свете, потому что боль невыносима! На это хватит и секундной невнимательности, но порой кто-то все же отвлекается, несмотря на все предупреждения и напоминания! Так мы и работаем все утро, на ветру и на холоде. У меня замерзло все тело, даже ноги в валенках. Такого не случается, когда мы на марше. Я наклоняюсь, я распрямляюсь, но работают только мои руки. Перед самым полуднем все расходятся и отправляются подкрепиться. Я тороплюсь съесть что-нибудь, и мой друг Дрион приносит мне огромную порцию горячего обеда в котелке. Обеими руками крепко сжимаю котелок, пальцы быстро отогреваются, и в них ощущается покалывание, словно это какая-то новая пытка. Но боль стихает, и мой голод тоже. Этот суп здорово мне помог!
Когда около 13:00 я возвращаюсь в мастерские, Фукс говорит, что я могу отправляться на свою квартиру. Теперь механики справятся сами. От меня им никакой пользы. Из солидарности я остаюсь рядом со своими товарищами и убеждаюсь, что наш бравый каптенармус не боится работать в любую погоду. По-моему, это и есть настоящий героизм, ежедневный героизм, одно из бесчисленных выражений скромного героизма! Давайте мы никогда этого не забудем!
Возвращаюсь домой и застаю там Дриона и старшину Деравье, которые заявились в гости по моему приглашению. Очень хорошо, потому что когда я вхожу в свое жилище, то застаю здесь стайку девушек, которые пришли навестить соседей. Они поют под аккомпанемент балалайки, и мы просим их продолжать. Девушки слаженно исполняют грустные напевы, невыразимо красивые мелодии, отражающие славянскую душу, прекрасно соответствующие стране, климату и нашему положению. Мы запомнили именно эту атмосферу. Когда девушки делают паузу, наступает время лузгать семечки – жареные семена подсолнечника, шелуха от которых уже усеяла пол. Мы пьем чай и угощаем конфетами этот импровизированный хор. Замечательный день сменяет не слишком веселое утро. Мы сейчас веселимся, хотя находимся здесь не для этого, и я не
