Темник довольно рассмеялся, хлопая себя по коленям.
– Черниговский князь дружину прислал с наказом сидеть за стенами, – как бы с сомнением произнес Проня, честно глядя в глаза нойону.
– Знаем, – кивнул монгол. – Проскочило за рекой пять сотен. Далеко, перехватить их не смогли. Ну и в чем проблема? Вы их командиров перебейте, а нукеры слова против не скажут.
Проня задумчиво потеребил бороду и начал размышлять вслух:
– У кахана Угэдэя много врагов. Напасть открыто боятся, а отравить могут. Тогда походу конец, чингизиды на курултай поедут.
– Девять лет правил, а теперь вдруг отравят? – недоверчиво покачал головой Йисур. – Но даже если поход прекратится, что с того? Из собачьей пасти не вынешь обратно кости, у монголов не отнимешь уже завоеванное. Мы много княжеств захватили, пусть Василий выбирает любое. Будет люб Батыю, так со временем и великим князем назначит. Ну а вам, нойоны, если придем к согласию, подарки вручу.
По его знаку слуги проворно шмыгнули в дальний угол, хотя, в общем-то, углов как таковых в юрте нет, она круглая, и вытащили оттуда два тяжеленьких сундука. Они откинули крышки и поднесли ближе светильники, чтобы мы получше рассмотрели сваленные вперемешку драгоценные камни и золотые предметы, награбленные по всей Азии. Тут лежало огромное богатство, равного которому никогда не имелось в казне не то что у городецкого, но даже и у козельского князя. Видно, монголы трезво оценили ситуацию и поняли, что ближайший месяц им придется очень туго.
Однако реакция послов была отнюдь не восторженной: Проня взглянул на Йисура с неприкрытым удивлением, не веря, что он всерьез предлагает совершить измену. Фрол демонстративно хмыкнул как можно презрительней и что-то пробормотал про Рязань. Ярик, по юности лет не питавший тяги к стяжательству и никогда не знавший нужды, взирал на драгоценности равнодушно. Отец же Григорий вообще не заметил сундуки, как если бы там лежала куча прошлогодних листьев. Только у меня выставленные образцы ювелирного искусства вызвали толику любопытства. И вдруг среди горы золота я заметил серебряную цепочку из плоских пластинок с изображением верблюдов. Она затесалась тут лишь потому, что к ней был прикреплен синий кристалл силиката алюминия, считавшийся в эту эпоху драгоценным. Конечно, я не выдержал и с горящими глазами вытащил сокровище из сундука, показывая своим спутникам:
– Это же украшение из Ургенча времен Афригидов, ему сотни лет! Вот только камень явно вставили недавно, он всю красоту портит.
Куман посмотрел на меня как на сумасшедшего и, выковыряв ножом топаз, отдал мне цепочку, не представлявшую с точки зрения варваров никакой ценности. Я смущенно поблагодарил и запихал раритет за пазуху, вернувшись к переговорам. Впрочем, как раз в эту минуту никто не решался ничего сказать.
Пауза затянулась, и брови Йисура хмурились все сильнее. Наконец, устав ждать конкретного и ясного ответа, подал голос второй старик, доселе молчавший:
– Упущенное время арканом не поймаешь. Хотите воевать, так и скажите. Мы сегодня начнем готовиться к осаде.
Йисур кивнул, соглашаясь с советником, и прямо спросил:
– Что решили?
Отец Григорий откашлялся и демонстративно встал, показывая, что собирается уходить.
– Мы передадим слова нойона нашему князю и главному воеводе. Они решат, как быть.
– У них глаза не закрытые, уши не заткнутые, – раздраженно пресек наши увиливания темник. – Они к вам прислушаются и сделают так, как вы им скажете. Так что вы им посоветуете?
Что же ответить? Врать нельзя, этого монголы очень не любят. Сказать прямо – можно головы лишиться. Спасибо греку. Изворотливый византиец, умудрившись прямо не солгать, заверил нойона, что наши князья соблюдают клятву верности, и пока Михаил не оставит Чернигов, Ярик с Василием будут ему преданы. Но сидеть Михаилу в Чернигове недолго, ибо Ярослав Всеволодович хочет покинуть Киев и уже собирается в путь. Залесские окраины, даже разоренные войной, внуку Долгорукого куда дороже, чем древняя столица Руси, давно утратившая свои богатство и великолепие. Тогда Михаил Всеволодович непременно ринется скорее занять опустевший киевский стол, а наиболее вероятному претенденту на Чернигов, Мстиславу Глебовичу, мы роты не давали. Вот тогда и можно будет поговорить о смене сюзерена.
Йисур, поразмыслив, согласился с доводами и даже решил послать гонца к хану, посоветовать не мешать Ярославу проехать к себе во владения. Впрочем, помешать монголы и не могли. Путь князя лежал вверх по Днепру, через смоленские земли, и дружина Ярослава легко сметет малые татарские дозоры, которые только и могли встретиться ей по пути.
Вернувшись целыми и невредимыми, послы ринулись в церковь ставить свечи, а я засел за расчеты. Для постройки аэростата у меня уже имелся приличный запас шелковых тканей, прикупленных по дешевке, но воплощению проекта в жизнь должно предшествовать цифровое моделирование. Припоминается, что подъемная сила горячего воздуха составляет примерно триста граммов на один кубометр. Для какой температуры воздуха эта константа рассчитана, мне, правда, неизвестно. Неясно также, насколько мы сможем разогреть воздух в шаре, так что эта величина, можно сказать, среднепотолочная. А еще надо учесть, что процесс, происходящий внутри аэростата, отнюдь не изотермический, а скорость охлаждения рабочего тела современной, то есть древнерусской науке также неизвестна.
Ну ладно, подъемную силу пока примем за константу, а как рассчитать вес корпуса летательного аппарата? Тут на помощь пришли школьная формула расчета площади поверхности шара и полузабытая книжка об истории аэронавтики: пять метров шелковой ткани, пропитанной сколькими-то слоями лака, весят ровно один килограмм. Что за дымонепроницаемый лак тогда использовался, я, понятно, никогда не узнаю, но можно оттолкнуться от этой цифры.
Итак, считаем. Сначала попробуем узнать параметры маленького четырехметрового шара. После недолгого кропления над берестой и вычислений столбиком у меня получилось, что его объем равен тридцати трем кубометрам с подъемной силой десять кило. Площадь же составляет пятьдесят метров драгоценного шелка, который потянет ровно на те же самые десять килограммов. То есть, если формулы я вспомнил правильно, наш шар не взлетит.
Ладно, возьмем тогда вдвое больший аппарат – восьмиметровый. Вес оболочки увеличится в четыре раза, а подъемная сила в восемь раз. И тогда, если расчеты не врут, первый в мире летательный аппарат поднимет сорок килограммов груза. Взрослым мужчинам стать первыми аэронавтами не суждено, а вот какой-нибудь подросток легко поднимется в воздух и провисит там, хм, некоторое время. Хорошо бы построить девятиметровый аэростат, но сырья недостаточно. Вообще-то шелка у меня набралось даже поболе, чем двести квадратных метров, но мы же не можем просто сшить все куски вместе. Их придется обрезать, так что хорошо, если этого хватит.
Не откладывая дела
