Поэтому вскоре после того, как заявку моих пациентов отклонили, я, воодушевленный примерами Форсмана и Харрингтона, но не Карриона, решил провести секвенирование своего собственного генома, хотя у меня и не было на это достаточных медицинских оснований (по крайней мере по стандартам штата Нью-Йорк). Я пошел на это, чтобы лучше понять риск и пользу этой процедуры, кроме того, мне было очень любопытно заглянуть в инструкцию к собственному организму.
Для начала, поскольку у меня относительно хорошее здоровье (хотя мой вес примерно на 5 кг больше желательного), я должен был найти профессионального генетика за пределами штата Нью-Йорк, чтобы на законных основаниях секвенировать мой геном. Я решил обратиться к Генри Линчу, описавшему синдром Линча, чтобы он проконсультировал меня по поводу моего генома. Генри уже несколько десятилетий консультирует пациентов по генетическим вопросам. Кроме того, он близкий друг нашей семьи и коллега моего отца, который работал гастроэнтерологом. В 1970-х гг. Генри с моим отцом даже путешествовали по Среднему Западу в специально оборудованном фургоне и бесплатно делали колоноскопию для сельских жителей, у которых в семейном анамнезе был рак желудочно-кишечного тракта, но не было возможности получить хорошую медицинскую помощь. Генри знал меня еще с тех пор, когда я учился в начальной школе.
Генри – генетик до мозга костей. Помню, он мне рассказывал историю, случившуюся с ним и дерматологом Рамоном Фусаро, который впервые в 1980-х гг. описал FAMMM-синдром. Это генетический синдром, при котором наблюдается множество предраковых родинок и меланом. Генри и Рамон летели на самолете в Алабаму изучать семью с FAMMM-синдромом. Генри заметил у стюардессы необычные родинки, которые располагались на шее и руках, но не на лице (это типично для FAMMM-синдрома, при котором по неизвестным причинам лицо остается чистым). Было раннее утро, и в самолете было мало пассажиров. Генри и Рамон с искренней профессиональной прямотой предложили стюардессе, если она готова, провести быстрый врачебный осмотр. В хвосте самолета стюардесса сняла блузку. Вся ее грудь и спина были покрыты родинками, как при FAMMM-синдроме. И хотя некоторые могли увидеть в этой ситуации сексуальный интерес, намерения Генри и Рамона были исключительно профессиональные и касались только медицины и здравоохранения. После посадки стюардесса немедленно направилась к дерматологу.
«Конечно, Стивен. Я буду рад помочь», – сказал Генри. Потом помолчал и спросил: «Есть что-то конкретное, что тебя беспокоит? Я знаю твою семью уже много лет и не думаю, что в вашем семейном древе коренится опасное генетическое заболевание».
«Нет, я просто один из тех, кто озабочен своим здоровьем, – немедленно признался я. – Хочу использовать свой геном для того, чтобы сохранить здоровье до старости». И после паузы добавил: «А еще я хочу знать просто ради знания».
Генри рассмеялся: «Ну, это же как разбивание стакана на еврейской свадьбе, правда? Как только ты раздавил его на тысячи кусочков, назад пути нет. Это может отвлечь тебя от твоей работы и семьи». Генри посоветовал мне не спешить с секвенированием генома и еще немного подумать над этой идеей. Такой неспешный подход в сочетании с многократными обсуждениями обычно используется при консультации пациентов с подозрением на неизлечимые заболевания, имеющие высокую пенетрантность[12], такими как, например, болезнь Хантингтона.
Подход Генри «остановись и подумай» заставил меня задуматься. Генетический анализ – это непривычный и недешевый способ получить медицинскую информацию о себе и своей семье. Узнаю ли я что-то, чего не знал раньше? Не лучше ли потратить эти деньги на отпуск с семьей в Сан-Диего? Но отпуск продлится всего несколько дней. В эпоху медицинского туризма, когда американцы едут в другие страны за более дешевыми процедурами, я всегда смогу отправиться в виртуальное путешествие по моему собственному геному. Это позволит мне найти генетические связи со своими живущими родственниками и всеми нашими предками за последние 200 000 лет.
Из моей личной и семейной медицинской истории я знал, что шансы обнаружить у меня что-то, однозначно требующее лечения, довольно низкие. При консультации по поводу генетических рисков это иногда называют априорной вероятностью. В целом для человека со скучной медицинской историей, как у меня, вероятность найти мутацию, требующую медицинского вмешательства, составляет 1–3 %. Для меня важнее была личная информация, позволяющая выяснить мое генетическое происхождение и корни нашей семьи. Кроме того, если у меня при анализе выявятся рецессивные опасные мутации, это может принести пользу моим детям. Но начну ли я тревожиться, если окажется, что я носитель неизвестного аллеля какого-то гена, важного для развития заболевания? Генри Линч предупреждал, что эта информация без возможности принять превентивные меры может меня обеспокоить. Может ли это расстроить и встревожить меня до такой степени, что помешает наслаждаться жизнью?
Однако же мы не обязаны анализировать весь геном сразу, мы можем выбрать группы генов или даже отдельные гены, а какие-то можем исключить из анализа. Например, Джеймс Уотсон, один из открывших структуру ДНК, выложил свой геном в интернет, но при этом он не хотел знать о возможном риске возникновения болезни Альцгеймера и потребовал удалить эту информацию прежде, чем ему сообщат результаты. Это был его личный выбор.
Что касается меня, возможно, я несколько наивен, однако не только решился делать анализ, но и выбрал полногеномный вариант. При этом я понимаю, что многие могут не захотеть узнать о неизлечимых мутациях, поскольку это может привести к нежелательной тревожности и депрессии.
Итак, врач стал пациентом. В следующий раз, когда я посетил Генри в его клинике в Небраске, я сдал кровь, прочитал бланк информированного согласия, и образцы крови были отправлены при комнатной температуре службой экспресс-доставки, потому что ДНК, как правило, очень стабильна.
За почти 20 лет я ни разу не встречал пациентов, жалующихся мне на генетическую дискриминацию (Луц, Женевьева и штат Нью-Йорк не в счет), и понимал, что такое бывает очень редко. Но теперь, когда сам стал пациентом, я заметно волновался по этому поводу. Я несколько раз внимательно перечитал Закон о запрете генетической дискриминации. Если анализ выявит у меня мутацию с неблагоприятным прогнозом (вчера я забыл ключи от дома, значит ли это, что у меня начинается преждевременная деменция?), то этот закон не позволит работодателю уволить меня по такой причине. Закон гарантирует, что я не потеряю медицинскую страховку из-за проявления генетической дискриминации. Как и некоторые пациенты, я подумал, не следует ли мне увеличить страховую сумму и купить дополнительно полис, обеспечивающий страхование на случай длительного ухода. Однако, по предварительным данным, вероятность мутации, о которой следует беспокоиться, слишком низка (хотя, возможно,
