Мадлен проигнорировала его слова и продолжила смотреть в пустоту.
– Всего лишь крысы в клетке, – произнесла она еще тише. Затем вздрогнула и съежилась сильнее обычного. «Дау нее боязнь замкнутого пространства», – подумал Брюс.
– Ты в порядке? – спросил он. – Что с тобой случилось?
Ей потребовалась еще одна долгая пауза для ответа.
– Сегодня я отказалась принимать лекарства, – наконец, произнесла она. – У нас случилась небольшая стычка.
Лекарства. Драккон ничего о них не говорила.
– Они ударили тебя? – уточнил он.
– А разве это не очевидно? – Мадлен подняла голову и с усмешкой уставилась на него. Затем снова откинулась на подушку и вздохнула. – Не говори Драккон, что ты об этом знал, – попросила она, – пусть и дальше считает меня тяжелым случаем.
– Мне очень жаль, – произнес Брюс. И, к его удивлению, юноше и правда было жаль. Фингал под глазом выглядел ужасно. Тот, кто его оставил, бил достаточно сильно. Брюс вспыхнул от гнева. Он подумал о том заключенном, которого Джеймс впечатала в стену во время его первого визита в лечебницу. Да, заключенный напал на Брюса, но у Джеймс, кажется, не было никаких сомнений в том, что обращаться с подопечными нужно жестко. Уэйн и представить себе не мог, что они позволят себе так обращаться с кем-то столь юным, как Мадлен. Интересно, Драккон в курсе?
– Это не твоя вина, – пробормотала Мадлен. Она потянулась и свесила ноги с кровати. Затем взглянула на него. – Ты спросил, почему я решила рассказать тебе об этом подземном бункере.
Брюс молча кивнул, ожидая продолжения.
– После смерти твоих родителей как ты справлялся с утратой?
Брюса словно обухом по голове огрели. «Осторожнее».
– Какое это имеет отношение к делу?
Девушка свела плечи вместе и стала казаться еще более миниатюрной.
– Люди всегда ждут, что ты быстро оправишься от потери, не так ли? – Мадлен отвернулась в сторону. – Первые несколько месяцев все тебе сочувствуют. Затем, постепенно, о тебе начинают забывать, и однажды ты обнаруживаешь, что стоишь на кладбище в одиночку и гадаешь, почему все остальные смогли переключиться и заняться своими делами, а ты стоишь тут и молча несешь на себе точно такое же бремя, и тебе по-прежнему больно.
Людям надоедает твоя скорбь. Они хотят говорить о чем-то новом. И ты перестаешь рассказывать, как тебе больно, потому что не хочешь никому надоедать.
Брюс почувствовал, что согласно кивает. А затем из него хлынули слова. Он услышал, как рассказывает о своих днях до и после театра. Услышал полные гнева слова, обращенные к ней, к каждому преступнику, который убивал невинных, оставляя живых пытаться склеить свою жизнь по кусочкам.
Когда он закончил, он почти ожидал, что Мадлен снова будет улыбаться и издеваться над ним, дразнить, что выудила из него столько информации. Но она просто повернулась и уставилась прямо на него своими темными, безжизненными, словно открытая могила, глазами.
Зачем он все это рассказал? Неужели он хотел, чтобы она поняла, какую боль причинила другим людям? Или же он хотел, чтобы она услышала его боль, тогда ему было бы легче понять ее?
– Мою мать отправили в тюрьму за убийство, – спустя какое-то время ответила она, – она совершила его из любви к моему брату.
А вот это было неожиданно. Брюс не знал, за что ее мать приговорили к тюремному сроку. Он вообще ничего не знал о ее семье.
– Твоему брату? – переспросил он.
Мадлен кивнула.
– У меня есть старший брат. Когда он был совсем молод, он серьезно заболел – его суставы поразили какие-то редкие бактерии. Инфекция постепенно съедала его, он испытывал ужасные боли. – Она остановилась, нахмурившись под гнетом воспоминаний. Брюс никогда не видел ее такой – на помрачневшем лице Мадлен было точно такое же выражение, как у Брюса в первые месяцы после трагедии. – Моя мама отдала всю себя спасению сына. Она возила его по разным клиникам, но везде получала отказ. Она была профессором, но денег у нас особо не было. А наша страховка годилась только курам на смех. Она и близко не могла покрыть стоимости лечения. Тогда мама нашла себе дополнительные подработки. – Девушка глубоко вздохнула. Брюс почувствовал приступ вины из-за того, что ему в очередной раз напомнили, что он богат, а другие люди – нет. – Наконец, она нашла доктора, который согласился принять моего брата. Мы были в восторге.
Пока она говорила, в воображении Брюса возникали картины – вот женщина сидит возле постели своего сына, уткнувшись головой в ладони. Вот она раз за разом обращается в различные клиники и с каждым разом все глубже погружается в отчаяние.
– Что же случилось?
– Мой брат скончался под наблюдением этого доктора. Та утверждала, что ничего не могла поделать и что болезнь, наконец, поборола моего брата. Но мама ей не поверила. Что-то было не так. Так что однажды вечером она вломилась в кабинет врача и просмотрела ее бумаги. Оказалось, эта докторша вообще не заботилась о нашем брате. Она просто брала наши деньги и кормила его плацебо и подслащенной водой. – Мадлен посмотрела на Брюса. – Докторша вернулась в свой кабинет, пока мама еще была там. Мама даже не сильно ее ударила – но этого оказалось достаточно, чтобы убить. Это был несчастный случай.
Мадлен замолчала, но тишина внезапно показалась невыносимой.
– Мне очень жаль, – выдавил из себя Брюс. Что он еще мог сказать? Что еще хоть кто-то мог ему сказать после смерти его родителей?
– Она умерла в тюрьме. Никто так и не сказал мне точно, что с ней случилось, но я видела, как там обходились с заключенными. – Мадлен пожала плечами, как будто полностью смирилась с этой информацией. Взгляд Брюса метнулся к ее синякам. – Пока она сидела в тюрьме, я наблюдала за тем, как всякие богатеи избегают реальных сроков. Я взломала тюремную систему и выяснила, что богатеи всегда избегают тюрьмы и отделываются домашним арестом. Тем временем моя мама сгнила за решеткой. У нас не было денег. Мне
