– Видимо, она задержится там надолго. Вы же знаете всю историю с моим сыном.
Конечно, Хват об этом знал, сам Ростоу сообщил ему, что у сына врожденный порок сердца, требовавший серьезной операции. Эта весть глубоко заинтересовала Василия Петровича, который тут же направил шифровку в Москву с просьбой, выражаясь канцеляритом, изыскать возможности для операции сына цэрэушника в Москве, что могло радикально продвинуть его разработку к заветному исходу. Центр поддержал предложение резидента, и Хвату вменялось довести идею до сведения цэрэушника.
– Если вы хотите, Фрэнк, я могу организовать такую операцию в Москве. У хирургов, которые лечат политбюро нашей партии. И совершенно бесплатно! – Хват внимательно следил за реакцией Ростоу.
– Большое спасибо, Аркадий. Но боюсь, что мне за это придется платить, разве не так? – и Фрэнк радостно заржал.
Аркадий сделал обиженную физиономию оскорбленной добродетели.
– Я предлагаю вам это, как друг, а вы реагируете, как циник.
Оба расхохотались, дело тихо распалось на куски и накрылось медным тазом, не такой уж идиот был Ростоу, да и кто разрешил бы ему лечить сына в СССР? Сделать это тайно? Это все равно что самому прийти на Лубянку и завербоваться.
Грянул оркестр, и на сцене начался традиционный танец живота.
Дэвид Смизерс немного нервничал, ожидая агента, о деле Хвата он уже направил депешу в Лондон, и начальство взяло его на личный контроль: все-таки не каждый день происходили такие из ряда вон выходящие события, как преступная связь с датским догом. Пришлось даже направить фотографии Нины, сделанные скрытой камерой во время прогулок с Антоном, более пикантные еще не подоспели.
Дэвид открыл ключом буфет, где стояли коллекционные бутылочки молта – почти единственная слабость сотрудника СИС, весьма осуждаемая его супругой Мэри, поэтому хранить их приходилось на конспиративной квартире и запирать на ключ подальше от глаз страстной уборщицы, тоже стража морали. Иногда в минуты душевной тоски Дэвид изрядно подрывал свою коллекцию, потом ее пополнял, что было еще приятнее, но чаще всего созерцал бутылочки, как картину Рафаэля или белесые развалины Парфенона. Так они и стояли рядком: крошечные гленливеты, гленфидики, гленморанджи и прочие глены, особенно хорош был «Dalwhinnie». Никак не смог припомнить его вкус. Пришлось попробовать, и, как назло, именно в самый сладкий момент раздался условный звонок в дверь, знаменующий о прибытии Иссама. По его солнечному лику уже было ясно, что операция прошла успешно.
– Мне кажется, вас можно поздравить? – на всякий случай спросил Дэвид, сдерживая ликование, ибо знал, что это сияние обойдется недешево.
– Разве ваш друг Иссам может подвести?
– Поздравляю, поздравляю! Может, отойдете от Корана и выпьете виски? Все-таки это важный повод!
– Конечно, Аллах простит мне все, что делается для английской разведки! – Иссам принял из рук англичанина стаканчик с коллекционным гленливетом. – Можно лед?
– Истинные ценители никогда не бросают лед в молт, это же не смешанный виски.
– Учиться нам и учиться у носителей цивилизации. вы заставляете меня грешить.
– «Не бойся, о Хайям, что ты заслужишь тут мученья страшные в аду за хмель и блуд. Тому, кто не грешил, не будет и прощенья, лишь грешники себе прощение найдут!» – процитировал Дэвид любимого Хайяма.
Агент допил виски, достал из кармана пачку фотографий в конверте и протянул их Дэвиду.
– Я пойду в соседнюю комнату помолиться, а вы пока посмотрите. Только не упадите в обморок.
Дэвид выпил еще виски, удобнее устроился в кресле и начал рассматривать фотографии.
С порнолитературой он впервые познакомился лишь несколько лет назад во фривольном Копенгагене, где ее выставляли прямо в обычных витринах. Порнолавки он брезгливо обходил, а тут просто пал жертвой датской вседозволенности, в Лондоне такие безобразия полностью исключались, порно строго отводилось свое место, в Лондоне блюли нравы, и даже шлюхи не тянули назойливо за рукав, не зазывали, поглаживая бедра, а деликатно позванивали ключами в подъездах Сохо.
А тут эти фото. В сравнении с ними датское порно выглядело детским лепетом, такого Смизерс и представить себе не мог, лицо его покраснело, как у впервые солгавшего школьника, губы мгновенно пересохли, и пульс неожиданно быстро набрал высокие обороты. Это было нечто. Пес своим грозным обличьем явно походил на собаку Баскервилей, возможно, он даже читал Конан Дойла – настолько осмысленный и умный был у него взгляд, да и Нина была красивей и притягательней вдвойне, Смизерс поймал себя на том, что фотографии не вызывают у него никакого отвращения, наоборот, жгучий, постыдный интерес.
– Потрясающе, шеф? – Иссам, появившись после намаза, с улыбкой наблюдал за куратором.
– Отвратительно! – скривился Дэвид, изображая на лице последнюю стадию омерзения.
– Все англичане – лицемеры! – хмыкнул Иссам. – Держу пари, что на самом деле все это вам очень по душе.
– Не говорите глупости! – вспыхнул Дэвид.
– Когда я учился в Лондоне, я читал и «Фанни Хилл», и всю вашу викторианскую порнографию. Нет в мире более сексуально извращенных людей, чем англичане. А гомосексуализм в частных школах? А садистические порки мальчиков? – радовался Иссам, словно застал Дэвида на месте преступления.
Нахал, пришлось прочитать ему небольшую лекцию о том, что, увы, большинство представителей уважаемого третьего мира несколько своеобразно понимают английское гостеприимство и проводят время не в Британском музее, а в грязных кабаках, куда джентльмены не ходят.
Упрек Иссам принял достойно и тут же перевел разговор на вознаграждение: жизнь в Египте дорожала, да и не было такой яркой разработки, наверное, никогда в истории.
– Ну а как развиваются ваши отношения с Ниной? – перешел в контратаку Смизерс.
– А вдруг она предпочитает только Антона? – посмел засомневаться египтянин.
– Учитесь у английских легавых. Знаете, чем они отличаются от континентальных? Основательностью. Не апортируют, не работают по следу, да и злобы у них не так много. Но зато они работают тщательно: выслеживают дичь и делают стойку, ожидая охотника. У них потрясающее чутье и громадная выдержка.
Несмотря на крохоборство агента, Смизерс остался им доволен: умело завязал контакт с Хватами, на лету собрал компроматы, поставив технику, проявил исполнительность и смекалку.
Ужин в честь Хватов Иссам закатил на корабле, курсирующем по грязноватому Нилу.
Сквозь густую темноту прорывались мигания маяков,
