– Ничьим обещаниям нельзя верить, если речь идет о Рагнарсонах, – наставительно произнес Ульфхам. – Они умеют спрашивать и получать ответы.
– В таком случае мало убить одного меня.
Я сказал это вслух и тут же сообразил, что прав. А поскольку Треска – не дурак, значит…
Значит, он придумал что-то такое, чтобы никто из моих не вернулся домой. Вот же засада! Это ж такая хитрая и опасная сволочь, этот чертов дан. Одна надежда, что Трувор ему помешает довести дело до конца. Он же поклялся…
– Как не хочется тебя убивать, – вздохнул Ульфхам, обдав меня рвотной вонью. – Будто кто-то за руку держит.
Я промолчал. Он не со мной – сам с собой разговаривал.
– В твоей смерти не будет чести, но Одину такое понравится.
– Тору тоже понравится, Ульфхам, – сказал я. – Ты храбрый и верный человек. Меняешь мою жизнь на свою. Свартхёвди Сваресон наверняка тебя убьет.
– Не меня, – возразил Ульфхам и снова вздохнул. – Он убьет Трувора. Все решат: это Трувор тебя зарезал. Кому же еще, ведь ты отнял у него дочь.
Я покосился на Зарю. Девушка спала. К счастью. Злоупотребила пивом на радостях от примирения семейства.
– Думаешь, Трувор подтвердит, что убил меня?
– А зачем? Его найдут завтра, спящего. Прямо здесь. И одежда его будет в крови. И будет видно, что испачкался он, пока вас резал.
– А с чего бы ему приходить сюда да еще и в крови пачкаться? – Я не сумел скрыть напряжения. Уж очень мне не понравилось его «вас».
– Так он уже здесь, – Ульфхам хихикнул, и я понял, что он куда пьянее, чем я думал.
И что мне дает это знание? Пока ничего.
– Здесь?
– Ага! Я его принес. Он спит и не проснется до самого утра. Я подсыпал ему зелье. Хорошее зелье. Его мне колдунья из Альдейгьи делала. Та, которую потом люди Водимира убили. Ты его разок уже попробовал, это зелье. Оно очень хорошее. Но, видать, берет только однажды, раз сегодня тебя не забрало.
Ага. Вот, значит, почему он мне чашу совал. Правильно я не стал из нее пить. Хотя интуиция тут ни при чем. Обычная брезгливость.
Нож Ульфхама надавил сильнее, оцарапав кожу.
Глупо будет умереть вот так.
Вспомнился Сторкад, убитый мной почти так же, в постели. Воистину наши дела к нам же и возвращаются.
– Дай мне меч, Ульфхам Треска, – попросил я.
Викинг помотал головой.
– Я бы дал, – сказал он. – Но если ты умрешь с мечом в руке, то попадешь в Валхаллу и расскажешь о том, как ты умер. А я не хочу, чтобы мои друзья узнали об этом.
– Ладно, допустим, все решат, что меня убил Трувор, – согласился я. – В это, думаю, поверят. А вот в то, что он собственную дочь убил… С этим как?
– Дочь? – Ульфхам покосился на Зарю, нахмурился.
Полагаю, сначала он ее не узнал. Решил: обычная постельная девка.
От того, что Треска немного отвлекся, мое положение не изменилось: нож не сдвинулся ни на миллиметр.
– Убил и убил. Почему – пусть сам и объясняет, – мыслительный процесс дана завершился не лучшим образом.
Полное ощущение, что истекают последние секунды наших с Зарей жизней. И я просто физически чувствовал, как они истекают.
А мой Белый Волк сидел у изголовья и глядел на меня сочувственно. Даже он ничего не мог сделать в такой безнадежной ситуации. Может, потому я не испытывал той искрящейся радости, что непременно сопутствовала его появлению?
– Ульфхам, – сказал я, цепляясь за первое, что пришло в голову, и, может быть, последнее, что в нее пришло: – Ты убьешь меня напрасно. Сигурд уже знает.
– Так я тебе и поверил, – Треска хрипло рассмеялся. – Когда бы ты…
Дыхание Зари изменилось.
Я услышал это. И Ульфхам услышал.
Я замер. Он – тоже. Кожей, которую надрезало острие ножа, я ощущал, как напряглась рука дана. Одно короткое движение – и все.
Я тоже приготовился. Когда он вскроет мне горло, это наверняка будет очень больно. И смертельно. Но с болью я справлюсь, а смерть наступит не мгновенно. У меня будет секунда-другая. А вот Треске точно потребуется отпустить мою правую руку, чтобы дотянуться до Зари. А когда дан ее отпустит, я успею его схватить. Наверняка успею, ведь мой Волк здесь. Он не спасет меня от смерти, но сделает эту пару секунд очень-очень длинными, так что я точно успею сбить Ульфхаму бросок, а Заря, она – быстрая девочка. Она убежит. И расскажет, как все было. И Треска с Рюриком не получат ничего, кроме моей смерти. Вернее, получат. Месть.
Так я решил. Мое последнее решение в этой жизни. И мне оно нравится. Прощай, Гудрун! Позаботься о нашем сыне!
– Давай уже, не тяни! – бросил я Ульфхаму.
– Как скажешь, – не стал возражать дан. И нож пришел в движение…
* * *Гудрун, дочь Сваре Медведя, проснулась внезапно и страшно. Сидящей на ложе, с отброшенным в сторону легким одеялом из шкурок чернобурки, с кинжалом в руке. Огонек в наполненной жиром плошке вздрогнул, но не погас. Ребенок в животе недовольно толкнул ножкой: он тоже проснулся. Потяжелевшая в последний месяц грудь Гудрун вздымалась и опадала, будто женщина не спала только что, а бежала со всех ног.
Гудрун облизнула пересохшие губы. Панический страх вытекал из нее, сменяясь непонятной тревожностью. Но с чего бы это? Снаружи – обычные ночные звуки. Челядь мирно спала в большом зале длинного дома. Скотина не тревожилась, не лаяли псы во дворе…
С чего это она вдруг вскочила, схватила кинжал и вспорола клинком темноту?
Быстрый точный удар, способный вогнать оружие до самого сердца. Гудрун помнила его не умом – телом. Что за призрак явился ей в ночи? Достало ли его оружие, заговоренное матерью от злых духов?
Гудрун показалось: заговоренный клинок вдруг облило багровой чернотой…
Показалось.
Лезвие было чистым.
Ни пятнышка крови.
Гудрун положила кинжал на прежнее место, рядом с изголовьем. Там, где ему и положено было лежать, оберегая от зла непраздную дочь Рунгерд, что унаследовала от бабки силу и власть над той стороной мира.
Дыхание выровнялось. Гудрун легла на бок, головой на подушку, набитую собачьей шерстью, устроила живот поудобнее, подумала о муже – и внутри сразу потеплело. Где бы он ни был, ее Ульф Свити, лучший из мужей, богатый удачей, щедрый, любимый, желанный… Где бы он ни был, он сейчас наверняка тоже думает о ней…
* * *…Я почувствовал, как нож начал движение. Волк был со мной – и время сделалось неторопливым и вязким, как мед, вытекающий из сот. Звуки стали отчетливей, сумрак прояснился, и я, даже не поворачивая головы, увидел, как взметнулось тонкое шерстяное одеяло слева от меня и рука с ножом, уже взрезавшим кожу на моей шее (пока только кожу), тоже взметнулась вверх, отбивая летящую в голову
