Из-под одеяла послышалось жалобное хныканье. Потом жадный чмокающий звук. Неужели дите еще надеется на спасительную материнскую грудь? Неужели высохшая, высосанная донельзя мать еще рассчитывает дать ребенку хоть каплю молока?
В поселке бедовали в основном бабы, дети да старики. Много было раненых, калечных и больных. Здоровых мужиков – раз, два и обчелся. Да и те – не ратники, а озлобленные и вооруженные чем бог послал крестьяне. Лишь при доме Глянды оставалось еще с пяток дружинников. Остальные – умелые партизаны, но не более того. На все это мужицкое войско – пара-тройка железных шлемов, несколько самодельных щитов да ржавый меч. Ни хороших луков, ни арбалетов. Захудалая кольчужка или хотя бы кожаный панцирь тут – запредельная роскошь. Неудивительно, что пришлых воинов с такой готовностью пускали на постой. Хотя постой – это, конечно, громко сказано.
В выделенных хозяевами землянках и халупах поместилась бы лишь часть отряда. И то – если хорошенько потесниться. Бурцева и Аделаиду, правда, поселили вдвоем – в доме погибшего дружинника Глянды. Что ж, какие-никакие стены вокруг и крыша над головой, маленький столик с лавчонкой и узкая лежанка в углу, очаг на земляном полу и дверь, которую можно открыть, а можно и запереть в любую минуту – это все-таки лучше, чем ничего.
Аделаида, впрочем, так не считала. Полячке хотелось условий получше.
– Воевода ты или нет?! – рвала и метала раздраженная супруга. – А я – княжна или нет?! Эта лачуга не для меня!
Чтобы прекратить никчемный спор, Бурцев молча вышел из дома и подпер дверь снаружи хорошим чурбачком. Пусть перебесится княжна, лишь бы не мешала. Дел еще было много: следовало разместить воинов.
Его ратникам досталось несколько грязных земляных нор и продуваемых сквозняками полусараев-полушалашей. Адамовы лучники решили обживать убогие жилища вместе с беженцами. Прочие бойцы предпочли расположиться где попросторнее и почище – за частоколом, в походных шатрах и палатках степняков. Недовольства никто не высказывал. Видно ведь: пруссы и сами теснились по несколько семей под одной крышей – жили чуть ли не друг у друга на головах.
Лесные поселяне быстро протоптали дорожку к стану союзников. Пруссы ходили в гости целыми семьями, цокали языками, ощупывали теплые шкуры, грелись у костров. Удивительно, но воины южных степей быстро нашли общий язык с бородатыми северянами. И те, и другие при помощи жестов и междометий с удовольствием обсуждали достоинства лошадей и цедили кислый кумыс. Вот так и обнаруживается общность национальных характеров…
Единственным человеком, которого раздражала подобная дружба народов, была Аделаида. Еще в замке Освальда она не шибко-то ладила с язычниками и неоднократно ставила Бурцева в неловкое положение перед союзниками. Но кочевникам княжна хотя бы была обязана: те, как-никак, приняли деятельное участие в освобождении Аделаиды из цепких лап интригана-сводника Конрада Тюрингского. Благородная натура полячки не позволяла забыть об этой услуге. Тяготясь вынужденной благодарностью, дочь Лешко Белого все же проявляла минимум снисходительности к степным идолопоклонникам. А вот пруссы Глянды попросту приводили ее в бешенство.
– Эти дикари во стократ хуже татарского Измайлова племени, – шепнула, кривясь, Аделаида на пиру, устроенном кунингом в честь гостей. – У них даже князья живут, как свиньи в хлеву. И жрут-пьют так же…
К счастью, никто, кроме мужа, не расслышал обидных слов.
Бурцев с женой и ближайшими соратниками сидели на почетном месте за небогатым… да чего уж там – откровенно бедным столом прусского князька с забавным именем Глянда. Раньше – до прихода крестоносцев – он властвовал над всеми окрестными землями. Сейчас же кунинг был изранен, стар, болен и слаб. По сути, бедняга уже стоял одной ногой в могиле.
Но больше всего вождя пруссов печалило, что в мертвое царство Патолло он отправится, не оставив после себя наследника. Все три сына Глянды пали в боях с тевтонами. А сам старый кунинг с посеченными сталью и временем дружинниками, верными слугами, одряхлевшими женами и немногими домочадцами доживал свой век в глухомани у границ, Священного леса.
Глянда поставил свой лагерь для приюта беженцев и редких партизанских вылазок. Со временем, однако, вылазки прекратились вовсе, а несчастных беженцев, искавших защиты у древних богов, стало гораздо больше, чем воинов.
Глянда чуял скорый конец – свой, своего рода и своего племени, но это не помешало ему устроить пир в честь гостей. А может, наоборот, именно поэтому и пировали сейчас пруссы так отчаянно и бесшабашно.
Хотя какой там пир в тайном беженском убежище?! Даже знатный кунинг сейчас не в состоянии пировать по-настоящему. Пруссы за небогатым столом просто молча накачивались отвратительнейшей брагой и кислым кобыльим молоком. В багровых факельных бликах и в свете огромного круглого очага мрачная трапеза выглядела особенно зловеще.
Откровенно говоря, у Аделаиды имелись причины морщить носик. Эта дикая, полная злой дури попойка, действительно, была ужасной. Хмурые пруссы – жалкие остатки некогда знатного и могущественного, а ныне безжалостно истребленного крестоносцами рода – словно заранее вершили тризну по самим себе. Пьянели они быстро, но от утраты трезвости не было никакой радости. Невеселые думы становились все тяжелее и тяжелее. Заросшие, взлохмаченные головы клонились к столу все ниже и ниже.
Вдрызг упивались все, кто присутствовал в доме кунинга: мужчины, прислуживавшие им женщины, вертевшиеся вокруг дети, слуги… Одряхлевший пес Глянды – и тот, нализавшись хмельного пойла вперемешку со скисшим молоком, свалился где-то в углу. А хуже всего, что гостям подносили ровно столько, сколько пили сами хозяева. Таков местный обычай: позор тому, кто, опьянев до потери сознания, выпустит из дома гостя, способного уйти на своих двоих.
Глава 7– Варвары, язычники… – гневно шипела княжна.
Сама она к прусскому питью не притронулась ни разу и с ненавистью наблюдала, как супруг через силу делает глоток за глотком. Но как объяснить белой от злости Аделаиде законы прусского гостеприимства? Ну если здесь просто принято таким незамысловатым образом оказывать почтение дорогим гостям. Выложить и выставить на стол все, что есть в закромах. Не съешь, не выпьешь предложенного – обидишь хозяев. Обидишь хозяев – обретешь еще одного врага в этих и без того неприветливых краях. А оно им надо? Тем более что враждуют здесь упорно, настырно. Может быть, именно поэтому и не смогли разрозненные прусские
