Выронив стаканчик с кофе, я кидаюсь вперед и хватаю непрошеного гостя за одежду. Раздается вскрик, несомненно женский. Затем капюшон падает назад, открывая изящную голову.
– Бусара? – спрашиваю я, хотя и так ясно ее вижу. Просто трудно поверить, что она каким-то образом оказалась здесь.
– Прошу прощения, – говорит она. – Я думала, ты ушел домой. Я не хотела тебя напугать.
– Уже полночь. Что ты здесь делаешь?
Я вспоминаю видеоролик, который она мне показывала в школе, и мое смятение мгновенно перерастает в гнев.
– Погоди-ка! Ты что, снимаешь это?
– Нет-нет, ничего подобного. У меня нет с собой камеры.
Она спокойна. Слишком спокойна. Возможно, она действительно андроид.
– Так я тебе и поверил!
Тут я замечаю пластмассовую ленточку вокруг ее запястья.
– Что это? – Я хватаю ее руку и подтаскиваю к себе, чтобы получше рассмотреть. К моему удивлению, на ленточке напечатано ее имя и дата рождения. – Ты что, тоже здешний пациент?
Бусара убирает руку и накрывает ленточку другой ладонью, словно стыдится ее.
– У меня порок сердца. Я много времени провожу в больнице. Мой кардиолог на этом же этаже.
– А-а.
Это объясняет, почему она так редко появляется в школе. Я чувствую себя последним мерзавцем.
– Прости меня.
– Ничего, – говорит она. – Как твои дела?
Это простой вопрос, но я обнаруживаю, что не способен на него ответить. Мой рот открывается, но впервые в моей жизни из него не вылетает ни слова. Мы стоим рядом, глядя вниз на девушку, лежащую на койке. Остатки волос Кэт разметаны по подушке, верх лица закрывает тонкий черный щиток-экран.
В моих глазах все расплывается, по щеке скатывается капля и срывается с губы прежде, чем я успеваю ее поймать. В одиночестве я провел в этой комнате многие часы и не пролил ни единой слезинки, но хватило первой попавшейся девушки, чтобы я дал трещину. Появление Бусары заставляет меня осознать, насколько я одинок. Мне не нужно ее сочувствие. Мне нужна Кэт. Единственного человека, к которому я мог бы обратиться, больше нет. Я здесь ради нее, но нет никого, кто был бы здесь ради меня.
– Мой доктор говорит, что у Кэт какая-то штука, которая называется «синдром запертого человека», – говорит Бусара. Я благодарен ей, поскольку могу ответить простым кивком, пока вытираю глаза воротничком рубашки.
Бусара отводит глаза и снова опускает взгляд на Кэт.
– Похоже, это популярное заболевание.
Я откашливаюсь.
– Что ты имеешь в виду?
– Я слышала, что то же самое нашли у двоих ребят, выживших после обвала на фабрике, – Уэста и Брайана. Их сегодня вечером перевели в специальное учреждение для хронических больных.
Наверное, и Кэт тоже вскорости отправят туда. В специальное место, где содержат переставшие функционировать человеческие тела, стригут и моют их, пока запертый внутри ум ожидает смерти. Я надеюсь лишь на то, что Белый Город смог подарить Кэт свободу.
– Это поразительно, – продолжает Бусара, видя, что я не отвечаю. Кажется, ей хочется поддержать наш разговор. – Вообще-то «синдром запертого человека» не так уж часто встречается.
Я этого не знал. И не очень понимаю, откуда это может быть известно ей. Должно быть, мой скептицизм написан у меня на лице, однако Бусару это не останавливает.
– Фактически, это довольно редкое заболевание. И тем не менее это произошло с тремя из четверых ребят, выживших в несчастном случае. Как ты думаешь, какова вероятность такого исхода?
Она смотрит на меня, словно бы ожидая ответа. Все, что я могу, – это пожать плечами.
– Надо сказать, если бы я была четвертым выжившим, то считала бы, что мне крупно повезло, – добавляет она.
Внезапно я вспоминаю кое-что. Есть одна вещь, в которой я хотел бы разобраться поподробнее.
– Четвертый выживший – это Марлоу Хольм. Ты знала об этом?
Бусара кивает.
– Что еще ты знаешь о нем? – спрашиваю я. – Тебе удалось выяснить что-нибудь новое?
– В целом не очень много. По его старым постам в соцсетях выходит, что им с матерью пришлось уехать из Калифорнии в большой спешке. Но почему ты спрашиваешь? Ты, думаешь, Марлоу имел какое-то отношение к тому, что случилось с Кэт?
Именно Марлоу предложил устроить эту вечеринку. Кроме того, он единственный из всех не стал подходить к загадочному предмету. И его внезапный отъезд из Калифорнии тоже выглядит довольно подозрительно.
– Я пока не знаю, что думать, – говорю я Бусаре.
Молчание в палате затягивается дольше, чем мне бы хотелось, но я не могу придумать, что еще сказать. В конце концов Бусара нарушает тишину.
– Ты действительно ее любишь, да?
«Любовь» – слишком маленькое слово для того, что я чувствую. Как я могу объяснить, что до Кэт ничто в моей жизни не было реальным? Нянечки, которые носили меня на руках, делали это только потому, что им за это платили. Сегодня они меня обнимали, а назавтра их и след простыл. Ребята в школе играли со мной, чтобы наши родители могли чувствовать, будто их что-то связывает. Большинство даже не делало вид, будто я им нравлюсь. А потом я встретил Кэт, которая выбрала меня. Никто ее не заставлял, никто ей не платил. Я был тем человеком, с которым она сама захотела быть вместе. Когда мне было восемь, Кэт вышла из-под покрова леса и спасла меня. Всю свою жизнь я буду благодарен ей за то, что она захотела это сделать.
– Да, – отвечаю я Бусаре. – Я ее люблю. У меня нет другого мира, кроме Кэт.
Пробуждение
Бусара уходит. Все тихо, слышны только сигналы аппаратуры. Я сажусь на стул рядом с койкой Кэт и беру ее безжизненную руку в свою. Чертовски жаль, что я не могу видеть ее глаза. Интересно, почему Бусара так ничего и не спросила про щиток?
Губы Кэт раскрываются, и я забываю обо всем. Это выглядит так, словно она собирается заговорить.
– Наверняка там, где ты сейчас, все очень круто, – шепчу я, положив голову на край койки, – но, пожалуйста, возвращайся обратно, когда сможешь.
– Нет, – слышится тихий голос.
Я рывком выпрямляюсь, пытаясь понять, не почудилось ли мне то, что я услышал. Затем Кэт стискивает мою руку, и ее губы раскрываются в молчаливом крике.
– Кэт? – Я вскакиваю и наклоняюсь над ней, мое лицо нависает в нескольких дюймах от ее лица. – Кэт, ты здесь?
– Нет! – всхлипывает она. – Боже мой, нет!
Ее голос звучит слабо, не громче шепота, но я чувствую ее панику. Словно она пересказывает снящийся ей кошмар. Ее пальцы так сильно стиснули мне руку, что моя ладонь онемела. На кардиомониторе творится полный беспредел.
– Все хорошо, – говорю я, разглаживая ее волосы.
Раз она заговорила, значит, ей уже лучше! От накатившей волны облегчения
