Андрей что-то неразборчивое пробурчал в ответ, что при большом желании можно было принять за согласие.
— Кстати, если вы ничего не имеете, против, я бы предложила перейти на «ты», так как-то проще разговаривать… Как вы думаете?
— Для этого надо, наверное, выпить на брудершафт, — набравшись наглости, заявил Андрей и был вознагражден за свою смелость новой порцией волнующего грудного смеха.
— Ну да, конечно, бокал вина и страстный поцелуй в губы, что еще может быть необходимо раненому герою? Не обижайтесь, но я все-таки была права, вы действительно ловелас и дамский угодник, — шаловливо стрельнув глазами, безапелляционно заявила Милица. — Подумать только, предлагать такое едва знакомой девушке!
Он уже открыл рот для того чтобы произнести какие-то оправдания, но крепкая ладошка ласково, но твердо легла на его губы, оставляя непроизнесенными приготовленные слова.
— Тихо, тихо, не напрягайся так. Я всего лишь шучу, пора уже привыкнуть.
От ее кожи неуловимо пахло вербеной и еще какими-то незнакомыми травами, кружащий голову аромат, будто обволакивал, хотелось, чтобы она держала так свою руку вечно. Он изловчился и все же нежно коснулся прохладной кожи ее запястья губами. Она снова едва уловимо вздрогнула, напряглась всем телом и тут же поспешно убрала руку, бросив на него искоса внимательный взгляд. Впрочем, серьезное выражение лица мгновенно сменилось привычной шаловливой полуулыбкой и как ни в чем не бывало она, будто закрепляя серьезный дипломатический успех, заключила:
— Ну вот, принимаю твой жест, как согласие. Значит, мы теперь официально можем звать друг друга по имени и на «ты». Ты первый!
— Что? — не понял Андрей.
— Что значит, что? Ты первый называй меня по имени и на «ты», ведь ты же мужчина, значит, инициатива должна исходить от тебя.
Он в замешательстве сглотнул слюну не зная что бы такое произнести, почему то разом все мысли вылетели из головы оставив там лишь звенящую пустоту, да глубокое теплое сияние серых глаз с милой усмешкой ждавших, что же он скажет.
— Большое спасибо, тебе… — запинаясь, начал Андрей.
— Милица, — подсказала графиня, скорчив ему забавную обиженную рожицу и тут же широко улыбнувшись.
— Милица, — послушно повторил Андрей. — Я, правда, очень тебе благодарен.
— Рада была помочь тебе, Андрей, — важно и церемонно ответила она, но в конце не выдержала серьезности тона и опять рассмеялась. — Ну вот и познакомились окончательно. Даже измазали слюной мою руку…
— Ты опять?! — Андрей возмущенно приподнялся на кровати, совершенно забыв, что под одеялом он абсолютно гол.
Шелковая ткань от его порыва послушно скользнула вниз, обнажив его тело почти до пояса, и он враз застеснявшись и сбив свой гневный настрой, откинулся обратно на подушки.
— Нет-нет, извини, это я так с разгону, — заторопилась Милица. — Ты такой милый мальчик… Так забавно смущаешься, очень трудно удержаться… Но я больше не буду, обещаю…
Почему-то Андрей не слишком поверил в искренность этого ее обещания.
— Все-таки расскажи мне, где мы находимся, — серьезным тоном потребовал он. — Я ничего не помню, только то, как вышел из Купреса. Потом просто какой-то непроницаемый туман…
Она четко отработанным изящным жестом откинула назад упавшую на лицо невесомую прядь и, согнав с губ улыбку начала рассказывать.
— Если совсем по порядку, то ты сейчас находишься в особняке, принадлежавшем моему отцу. Он умер и теперь здесь живет только моя мать.
— Я сожалею, — поспешно вставил Андрей, раскаиваясь в душе, что невольно задел наверняка больную для Милицы тему.
— Не стоит, это произошло давно, и я почти его не помню. Я тогда была совсем девчонкой, — мечтательно улыбнулась она. — Сколько помню себя, мы всегда жили вместе с мамой, ну еще была тетя Франя… Домработница, кухарка и подружка моей мамы одновременно. Мама не слишком хорошо умеет управляться по хозяйству, не в той семье воспитывалась, вот тетя Франя всегда ей и помогала.
— Я понял, — перебил Андрей. — Я хотел спросить какой это город, или может село…
— Не перебивай меня, это не вежливо, — строго произнесла Милица, при этом озорно ему подмигнув и приняв скованную позу школьной учительницы.
«Она, наверное, никогда не бывает серьезной, постоянно играя с собеседниками и легко делая их смешными, — подумал про себя Андрей. — На вид ведь совсем молодая девушка, а держится так уверенно, будто в матери мне годится и знает наперед все, что я скажу или сделаю, словно читает мои мысли, как открытую книгу».
— Так вот, находимся мы в селе Тодоричи, это поблизости от Доньи Вакуфа, до Купреса, кстати, тоже недалеко, километров тридцать, не больше, — продолжала меж тем Милица. — Это село было когда-то давно родовым имением моей семьи. Так себе конечно, поселение, тысячи полторы человек тогда тут жило, да и сейчас вряд ли больше. Потом, кончено, с приходом коммунистов к власти все изменилось, но отец все равно пользовался здесь большим влиянием, и был кем-то вроде местного старшины. Разрешал спорные вопросы, определял, кому и чем заниматься на общественных работах, в общем, при нем осталась практически вся та же власть, что и раньше, только он перестал официально именоваться помещиком. Поэтому и этот особняк остался до сих пор за нашей семьей, и маму здесь все любят и уважают.
— А хорваты? — задал давно мучивший его вопрос Андрей. — Усташи, я имею в виду, они далеко отсюда? Ведь ты наполовину сербиянка… сербка? Черт, я совсем запутался…
Она грустно улыбнулась в ответ, чуть склонив набок голову.
— Хорватов отбили за Купрес. Несколько дней назад, город освобожден. Наши части отбросили их на несколько десятков километров оттуда. Я сама не видела, но те, кто там был, рассказывали страшные вещи о зверствах усташей, мало кому из сербов, оставшихся в городе, удалось выжить.
Голос ее стал хриплым и безжизненным, глаза потемнели, а под ними залегли черные тени, сквозь которые отчетливо проступила сетка морщин, жесткие складки обозначились возле губ, полностью стирая с лица образ озорной молодой девушки. Теперь перед Андреем была много повидавшая, умудренная жизнью женщина лет сорока, и он уже удивлялся себе, как всего минуту назад он мог принимать ее за ровесницу. Странно, но происшедшая с Милицей
