У нас есть устойчивая концепция самих себя, которую мы можем выразить вовне.
Собственные истории наполнены амбициями, ждущими своего воплощения, задачами, которые надо решить, прошлым и будущим, которыми надо овладеть. Между прошлым и будущим вплетены связи, соединяющие нашу самость с другими людьми.
Я очень неохотно принимаю эту нарративную теорию во всей ее полноте. Не все мои пациенты могут так поведать мне свои истории. Этих пациентов следует исключить из нарративной концепции. Воплощение Аниты, например, выходит далеко за пределы точности или достоверности данной истории. Правда, изложение истории может помочь нам связно и полно построить собственную личность и понять ее, но, несмотря на это, странно думать, будто мы должны для этого рассказывать какие-то истории. Нарратив может быть просто транспортным средством, которое позволяет нам, худо-бедно, добраться туда, куда мы хотим доехать. И очень просто представить себе, что отнюдь не все склонны часто напоминать или рассказывать себе какие-то истории о самих себе.
По большей части, повествования такого рода важны для многих, необходимы для некоторых, но это не императив, которым мы определяем идентичность личности. Это подчеркивает Гален Строусон, британский представитель аналитической философии и литературный критик: «Существуют не склонные к нарративу (так!) люди, и есть добротные способы жить, и эти способы не являются нарративными (так!). Я думаю, что склонность к внутренней глубинной нарративности мешает пониманию человеком самого себя, блокирует важные пути мышления, обедняет наши возможности использовать этические шансы, а также без нужды тяжело расстраивает тех, кто не соответствует идеальной модели, не говоря о том, что нарративность может оказаться разрушительной в психотерапевтической практике».
При рассказывании историй, при воспроизведении воспоминаний сохранение идентичности личности зависит от формы непрерывности повествования, например, с моральной или характерологической точки зрения. Таким образом, если вы сталкиваетесь с человеком, лишенным истории жизни, с совершенно пустым ящиком воспоминаний (как это бывает при полной амнезии на прошлые события – ниже вы познакомитесь с историей Бенджамена), то видите случай полного разрыва с прежним «я».
Ложные воспоминания, несомненно, могут привести к серьезным судебным, нравственным и социальным последствиям. Публичное высказывание искаженных воспоминаний Брайаном Вильямсом (приукрашивание, обман и прочее) привело к краху его карьеры. Ложные свидетельства в суде могут привести к тяжким юридическим ошибкам. Наши внутренние повествования могут, в некоторых случаях, быть отмеченными хронологическими погрешностями и путаницей, как это имеет место у Чарли; мы можем что-то приукрасить или расцветить. Но все эти неточности и непоследовательности не изменяют нашей внутренней сущности, не меняют тождества нашего характера самому себе и сохраняют это тождество из года в год. Мы остаемся самими собой.
Чарли пробыл в отделении интенсивной терапии две недели. С сепсисом удалось справиться, но печеночная недостаточность продолжала нарастать. Он все еще говорил о дворецком Гарри, о беге с яйцами и фиолетовом батуте. Я поняла, что тесты, которые я проводила во время нашей первой встречи, многое сказали мне о его амнезии, но почти ничего не сказали о характере его припоминаний.
Его перевели в общую палату, откуда он через три дня сбежал с катетером в вене, оставив, как всегда, пустой флакон из-под спиртового геля. Перед уходом он аккуратно заправил постель.
С тех пор я ни разу не видела Чарли, но надеюсь, что он счастлив в мире своих воспоминаний, которые он сам считает истинными. Ему удалось научить меня, что именно к этому стремимся мы все.
Глава 3
Моментальные снимки
Во время летних отпусков родители возили нас на свою родину, в штат Ассам на северо-востоке Индии.
Так формировались наши детские воспоминания о головокружительных поездках на рикшах, о людях, жующих паан и расхаживающих в открытых сандалиях, о женщинах, плавно шествующих в цветастых сари – мекхелах и шароварах. Нас трепали по щечкам и волосам любящие тети и дяди. Лопасти вентиляторов разгоняли едкий раскаленный воздух. Я помню огромные чаны с острым даалом, масор-тенгой, алу-паратхой и лару. Офицеры-пограничники смотрели на свет мой ирландский паспорт, внимательно рассматривали оттиснутую на обложке золотую арфу. Помню я также тропические ливни, когда потоки воды смывали с улиц всю грязь и пыль.
Тем не менее, большая часть воспоминаний об Ассаме улетучилась. Как я могла забыть долгие недели задушевных разговоров с моими покойными бабушками и дедушками, как могла забыть дальние походы в поисках носорога с моим дядей (родители рассказывали, что однажды нам, на самом деле, удалось увидеть носорога); как я могла забыть небольшое землетрясение и гигантский оползень? Мои родители изо всех сил старались, чтобы я на всю жизнь сохранила эти воспоминания, но я не смогла их удержать.
Мы все постепенно теряем островки памяти, и есть моменты, которые мы уже не в состоянии извлечь из ее хранилищ. Некоторые прежние переживания, воспоминания и впечатления становятся со временем недоступными для нас. Происходит приблизительно то же, что мы видим при надвигающемся ливне – уличные фонари начинают мигать, а потом гаснут.
Теперь нас ждут истории о нашем обыденном забывании, а за ними последуют рассказы о потерявших память бродягах и мошенниках; о воспоминаниях, обнаруженных и погребенных. Однако, в отличие от Аниты с болезнью Альцгеймера или Чарли с корсаковским синдромом, у людей, о которых пойдет речь, нет никаких видимых поражений головного мозга, которыми можно было бы объяснить потерю памяти. У этих людей не обнаруживаются аномальные белки болезни Альцгеймера или атрофия мозговой ткани, как при корсаковском психозе. Более того, в некоторых персонажах, описанных ниже, вы сможете узнать самих себя. Возможно, вы даже присоединитесь ко мне и будете считать, что иногда амнезия (потеря памяти) может быть и благом.
Исчезновение Диснея
Подумайте, каким было ваше «я» в возрасте трех или четырех лет. В вашем мозге забрезжат какие-то воспоминания. Хватит ли их на
