– Здравствуйте.
При этом он обращался как бы ко всем собравшимся во дворе, совершенно не выделив из толпы Дениску, словно не заметив его, потом вообще отвернулся в сторону управляющего Кульнева, который ждал в сторонке хозяйских указаний.
«Ах ты, шкура!» – вскипела тогда в Дениске обида. Он сразу помрачнел и забыл даже поклониться барчуку, пока отец не толкнул его в шею и не заставил оказать должное почтение их благородию. И тогда он понял, что и его, и отца, несмотря на кажущуюся близость к господам, отделяет настоящая бездна. Аристарх, по всей видимости, понял это раньше. Видимо, в кадетском корпусе его, кроме всего прочего, научили и ценить свое беспредельное превосходство над мужиками.
4
Весть о прибытии молодого барина застала дворню врасплох. О его приезде первыми сообщили вездесущие деревенские мальчишки, угнездившиеся на самых высоких деревьях, обрамлявших усадьбу. При виде господской коляски они наперебой закричали:
– Барин приехал!
– На тройке!
– Охвицер!
– С саблей!
При этих криках мужики и бабы заметались по господскому двору. Как это обычно бывает, полдня не хватило для того, чтобы привести все в порядок. Дворовые где-то не домели, где-то не домыли, а где-то и вовсе еще не притрагивались к заданной управляющим работе. Только вездесущий Кульнев, казалось, был, как всегда, спокоен и ровным голосом давал четкие и ясные указания дворецкому, поварне и остальной прислуге.
К тому моменту, когда тройка лихо подкатила к крыльцу, к встрече барина все уже было готово.
Молодой человек в новенькой, с иголочки, гусарской форме, с шашкой и звонкими шпорами вызвал в толпе встречающих искреннее восхищение.
– С приездом, ваше благородие, Аристарх Евгеньевич, – со слезой радости в голосе встретил молодого барина управляющий, низко кланяясь.
– Спасибо, Афанасий! – ломающимся, высоким голосом произнес Аристарх и, по-свойски похлопав его по плечу, спросил: – Как хозяйствуешь?
– Да бог миловал. Урожай в поле дюже хороший будет! Да и в саду яблоков поболе, чем обычно.
– Ну и слава богу!
Аристарх оглядел собравшуюся для встречи дворню и сухо произнес:
– Здравствуйте!
– Здраве буде, барин! – торжественно произнес за всех староста и низко-низко поклонился. Вслед за ним поклонились в пояс и дворовые.
– Как живете, мужики?
– Да бог миловал, – снова ответил за всех староста. – Божьей да вашей милостью и прозябаем на белом свете.
– Ну и слава богу! – перекрестился Аристарх и, придерживая шашку, бодро взлетел по лестнице в дом. Сзади него чуть ли не бегом семенил дворецкий, боясь хоть на шаг от него отстать. Пока шли через залу, он уже успел получить замечание. Виной тому была криво висевшая картина, изображающая псовую охоту. Тотчас восстановив порядок, Аполлинарий всеми фибрами души желал реабилитации в глазах молодого господина.
Зайдя в свою комнату, в которой все блистало и накрахмаленно хрустело, Аристарх неожиданно спросил у дворецкого:
– Маменька с Лизой небось в саду прохлаждаются?
– Что вы, что вы, ваше благородие, барыни Варвара Петровна и Лизавета Евгеньевна второго дня, как выехали в стольный город.
– Вот досада, – с сожалением промолвил Аристарх, – а я так хотел перед отъездом в армию повидаться с maman и Лизонькой.
– Может быть, вы еще успеете в Петербург, ваше благородие? – сочувственно посоветовал Аполлинарий…
– Нет, старик, я теперь на военной службе и собой больше не располагаю. Второго дня я должен быть в Подольской губернии. Так что приготовь мне все к завтрашнему отъезду. А сейчас пришли-ка сюда Агафью, няньку мою дорогую.
– Никак невозможно, ваше благородие, Аристарх Евгеньевич, – испуганно произнес Аполлинарий. – Агафья больна.
– Что с ней? – равнодушно спросил Аристарх.
– Да бабья болезнь, – не стал объяснять дворецкий, – хворь к бабам так и липнет, так и липнет…
– А кто же мне теперь прислуживать будет? – прервал старика барчук, нахмурившись. – Я к Агафье привык.
– А мы вам, ваше благородие, другую служанку подыщем, помоложе да порасторопнее.
– Прелестно, – повеселел юнкер, – но выбирать я буду сам, – твердо добавил он.
– Как прикажете, ваше благородие, Аристарх Евгеньевич.
После ужина всем дворовым девкам велено было идти в сад, как объяснил дворецкий – песни петь да хороводы водить, чтобы молодого барина развеселить. Дуняша следом за всеми полетела вприпрыжку. Ох и жутко же ей было! Но еще более того – брало ее любопытство: да как? да что? да чего?
Молодой барин сидел на террасе за длинным столом, покрытым белой скатертью, посреди которого пыхтел начищенный до блеска ведерный самовар. Вокруг него аппетитными горками возвышались свежевыпеченные пышки и медовые пряники. С террасы доносился неземной аромат чая и всевозможных варений. Услужливый лакей то и дело подливал в чашку господина чай, и тот лениво потягивал ароматный нектар, закусывая печатными пряниками. На лице молодого человека угнездились непомерная скука и усталость.
При виде неулыбчивого молодого господина девушек взяла оторопь. Чего им сейчас делать? Петь или плясать? Может, хоровод затеять? Они топтались перед крыльцом, переглядывались, перешептывались, друг друга подталкивали и потихоньку хихикали, прикрываясь широкими рукавами рубах.
Дуняшу, стоявшую позади всех, так и подмывало показать свой наряд, свои таланты этому неприступному на вид барчуку. Глаза у нее горели, а ноги, переступая от нетерпения, вот-вот готовы были пуститься в пляс.
Да что ж это такое? Почему девушки-то молчат? Почему песен не заводят? Но выскочить раньше других – этого девушке и в голову не приходило.
Первой осмелела Фекла. Подбоченившись, она задорно произнесла:
– Що ж це ми, девоньки, занимили хиба? – И, выступив вперед, она затянула высоким сильным голосом:
На нашей горке калына, На нашей горке калына… Девки тотчас подхватили: Да там девчонка ходила, Да там девчонка ходила… Но запели они как-то недружно, вразброд, без охоты. Фекла недовольно оглянулась через плечо и повела дальше: Да цвет малыну сбирала, Да цвет малыну ломала…Хор подхватил уже дружнее. У Дуни от переполнявшего ее вдохновения сердечко забилось, словно пташка в клетке. Что ж это такое? Разве это пение?
