– Как старший по званию, приказываю вам проследовать за мной в столовую, – приказал Баташов.
– Слушаюсь, Евгений Евграфович, и повинуюсь. – Штабс-капитан улыбнулся, на глазах превратившись из «оловянного солдатика», упакованного в форму пехотного офицера, в обаятельного молодого человека, атлетически сложенного, светловолосого, с длинными кавалерийскими усами на утонченном, обветренном и загоревшем на солнце лице.
– Варвара Петровна, душенька! Разреши представить тебе штабс-капитана Воеводина. Прошу любить и жаловать.
Офицер, уважительно склонив голову, поцеловал протянутую ручку.
– Представляешь, Варюша, Иван Константинович окончил Николаевское кавалерийское, как и наш Аристаша, и теперь служит в Генеральном штабе.
– Я очень рада, молодой человек. Мой Гений в ваши годы служил далече от столицы, на самом краю российской империи… Небось маман рада тому, что вы при штабе? – после небольшой паузы добавила радушная хозяйка, широким жестом приглашая мужчин к столу.
– Маман-то рада, очень рада. Это она, пользуясь заслугами отца, погибшего при обороне Порт-Артура, написала прошение императору, чтобы после окончания академии Генерального штаба меня оставили в столице, – смущенно, словно оправдываясь, ответил штабс-капитан.
– Ну ты, матушка, совсем нашего гостя своими расспросами растревожила. Он и к чаю даже не притронулся.
– Кушайте, Иван Константинович, не побрезгуйте стряпней моей. – Варвара Петровна подвинула поближе к офицеру вазу с румяными пирожками и ароматными пряниками.
Упакованный с ног до головы в кожу шофер, увидев офицеров, выходящих из дома, почтительно склонив голову, привычным жестом открыл дверцу авто.
– Подпоручик Шахматов, личный водитель и порученец генерал-квартирмейстера Главного управления Генерального штаба, – торжественно произнес он.
– Очень приятно, – сухо произнес Баташов. – Как быстро мы доедем до штаба? – полюбопытствовал он, с сомнением осматривая новенький «Форд».
– Если на манифестацию не наткнемся, то через полчаса будем на Александровской площади.
– А что, и сегодня на улицах ожидается столпотворение? – искренне удивился Баташов.
– Не могу знать, ваше высокоблагородие…
– Подпоручик, к вашему сведению, в авто генерал-майор, заместитель генерал-квартирмейстера штаба Варшавского военного округа, – поспешил уточнить штабс-капитан Воеводин.
– Прошу прощения, ваше превосходительство! – быстро исправился офицер. – Я слышал от своего начальника, что Германия объявила нам войну!
– Ну, тогда ясно, к чему такая спешка. Вот досада, я даже не успел заказать себе новый мундир, – с сожалением произнес Баташов, объясняя тем самым, почему он по-прежнему в форме Генерального штаба полковника.
Автомобиль остановился рядом с аркой величественного здания Генерального штаба. Из проходной навстречу шествующему в сопровождении штабс-капитана Воеводина Баташову выбежал лощеного вида дежурный офицер.
– Ваше превосходительство, генерал-квартирмейстер управления Генерального штаба Монкевиц с нетерпением ждет вас в своем кабинете. Я, если позволите, провожу вас, – угодливо предложил поручик.
– Не стоит, – отказался Баташов, – я прекрасно здесь ориентируюсь. Если что, то мне штабс-капитан подскажет.
Обескураженный неожиданным отказом поручик нерешительно потоптался на месте, провожая взглядом неблагодарных офицеров, а затем начал накручивать ручку телефона, чтобы лично доложить о прибытии заместителя генерал-квартирмейстера Варшавского военного округа.
Баташов торопливо взбежал по мраморной лестнице до площадки, где стоял бюст Петра Великого, а на стене, на двух мраморных досках по обе стороны от него, были золотом выписаны названия славных побед российской армии, начиная с Полтавской битвы и заканчивая победами в войне 1812 года. Задержавшись на минуту у героических скрижалей, Баташов, грустно покачав головой, сказал:
– Боюсь, что еще не скоро здесь появятся новые записи!
– Как это не прискорбно, но вы правы, – тяжело вздохнул Воеводин, – непростительная задержка со всеобщей мобилизацией еще не раз горько откликнется в армии, – добавил он решительно взглянув в глаза Баташову.
– Евгений Евграфович, пока мы вдвоем, разрешите задать вам очень личный вопрос?
Баташов хотел уже шествовать дальше, но, услышав неожиданную просьбу штабс-капитана, повернулся к нему.
– Конечно, – доброжелательно произнес он.
– Скажите мне откровенно, вы не презираете меня за то, что я в такое тревожное для нашего Отечества время отсиживаюсь в Генеральном штабе?
– Ну что вы, Иван Константинович! Я считаю, что и в мирное время и особенно на войне каждый из нас должен отдавать все свои силы и знания, на своем месте, правда, если он и в самом деле на своем месте…
– Вот сейчас вы сказали «если и в самом деле на своем месте», и это самые точные слова, услышанные мной. Я хочу вам откровенно признаться, что, работая в группе офицерских кадров генерал-квартирмейстерского управления, я прекрасно вижу, что сегодня у высшего начальства в почете не офицеры и генералы, прошедшие через войны и лишения, преданные своему офицерскому долгу, а паркетные шаркуны, до мозга костей преданные своим влиятельным покровителям и больше всего помышляющие о своей карьере, а не об Отечестве своем…
– Ну, батенька, ты этим своим заключением Америку мне не открыл, – грустно улыбнулся Баташов, – этого добра в русской армии всегда хватало. Только я не рекомендую тебе об этом больше никому не говорить… Ходят слухи, что в стенах Генерального штаба и стены имеют уши, – пошутил Баташов, озираясь по сторонам, словно и вправду отыскивая замаскированные там «уши».
– Я все это прекрасно понимаю и потому прошу вас взять меня с собой в армию. Здесь мне службы не будет.
– А что случилось?
– Понимаете, я привык служить, а не выслуживаться, и поэтому, когда задерживаюсь, на меня постоянно косятся мои сослуживцы, которых где-то уже ждут девицы, развеселые компании. Наутро только и слышишь от них об их «гусарских» похождениях и попойках. А я хочу просто честно и добросовестно служить своему Отечеству! Возьмите меня с собой, – чуть ли не со слезами промолвил Воеводин, словно нашкодивший мальчишка просит отца взять его с собой на летнюю дачу.
– Я сделаю все, что в моих силах, – пообещал Баташов, прекрасно понимая, что сделать это будет нелегко. В Генеральном штабе вовсю кипела мобилизационная деятельность, и каждый человек был на счету. Но осознавал он и то, что настоящему офицеру в этом военно-бюрократическом болоте не место. А штабс-капитан Воеводин был той военной косточкой, на которой и держалась вся русская армия. Он знал это наверняка. Уж кто-кто, а разведчик не имеет права ошибаться в людях, потому что такая ошибка может стоить многих жизней. Размышляя об этом, Баташов поднялся на третий этаж и направился к кабинету обер-квартирмейстера главного управления Генерального штаба генерал-майора
