— Могу я задать вам один вопрос?
— Сколько угодно, друг мой.
— Скажите, — королевич неожиданно приподнялся и с жаром спросил, — ведь это вы были тогда?
— О чем вы?
— Это вы — фон Кирхер?
— Не знаю, о каком фон Кирхере вы толкуете, — усмехнулся я, — однако хочу дать вам совет. Осмотрительнее набирайте свои войска и уж конечно следите за порохом.[61]
Эх, слышали бы вы, каково били колокола на звонницах московских храмов, когда встречала столица царское войско! Видели бы вы, как радостно встречали государя его жители! Нет, не были вы тогда в Москве, а то бы и детям и внукам своим рассказывали о том, как праздновала православная Русь победу над извечным врагом. Вышли царскому войску навстречу и стар и млад. Впереди в парадных ризах шло духовенство, за ним следом разодетые в богатые шубы и горлатные шапки бояре и прочий служивый люд чином поменьше. А простого народу и вовсе море целое было. На всех заборах и деревьях стаями сидели вездесущие мальчишки. Купцы, мастеровые, крестьяне приехавшие в столицу на торги, просто обыватели — все вышли встречать. Мужики, бабы, молодые парни и девки, всем было любопытно взглянуть хоть одним глазком на государя и его армию. И то сказать — было на что посмотреть! Кирасиры в блестящих и рейтары в вороненых латах, драгуны и солдаты в одинаковых заморских одеждах. Стрельцы в цветных кафтанах и с бердышами на плечах.
Государь, увидев духовенство, спешился и, приложившись к вынесенной ему иконе долго и усердно молился, а вместе с ним и все его воинство, а также и весь встречающий люд. Бояре тоже молились, мелко крестясь и перешептываясь между собой.
— Ишь ты, мир заключил, — негромко, но так, что многие расслышали, буркнул князь Лыков, — а думу-то боярскую и не спросил.
— Ничто, — тут же отозвался Черкасский, — он еще найдет, что спросить… и с кого!
Многие из присутствующих про себя поежились, иные ухмыльнулись, но вида не подали ни те, ни другие, продолжая стоять с постными лицами.
— Что-то Михальского не видно, — озабоченно спросил Романов. — Где его антихриста носит?
— Кто знает, — с деланным сочувствием отозвался Хованский, — может он уже у тебя на дворе?
— Чего это вдруг? — Испугался боярин.
— А кто до бунта допустил?
— А чего это я допустил! — Окрысился тот, — я наоборот сразу же людей поднял и посек бунтовщиков…
— Надо было Пронского вместе с людишками его имать и в железа, а то они языками трепали и до греха-то и довели народ.
— Так посадили под арест князя Петра…
— Поздно посадили! Вон сколько беды от их болтовни приключилось. Я чаю за Лизку Лямкину с дочкой государь спросит.
— Вельяминов, чего-то волком глядит.
— Твой бы терем подпалили, ты бы еще не так глядел.
— Думаешь, знает уже?
— Уж конечно, нашлось кому доложить.
— Да ведь потушили терем!
— Так то стрельцы потушили, когда бунтовщиков от слободы отогнали, а не ты. А уж куда его сестра делась и вовсе никто не ведает.
— Ой, беда-то какая…
Закончив молиться, я встал и направился к стоящим кучкой думцам. Те ни слова не говоря повалились в ноги и уткнулись бородатыми рожами в землю. Стоящий рядом Никита, казалось, был готов кинуться на них с саблей, но сдержался. За спинами бояр выросли стремянные стрельцы во главе с Анисимом и лица их не выражали ничего доброго.
— Встаньте, — коротко велел я.
Бояре стали подниматься, причем одни не чуявшие за собой особой вины сразу же, другие еще бы повалялись, пережидая царский гнев. Дождавшись пока все встанут, я спросил:
— Ну, рассказывайте, что у вас тут приключилось?
— Виноваты кругом, государь, — выступил вперед Черкасский, — не доглядели. Ратники побитого Пронского, как в Москве появились, так стали кричать сукины дети, что иноземцы тебя предали, оттого и замятня приключилась. Одни с дуру на Кукуй напали, других нечистый на стрелецкую слободу понес.
— Иноземная слобода стенами огорожена, — сумрачным голосом заметил я.
— Так ее и не взяли, — вступил в разговор Романов. — Сначала стража отбилась, а потом и мы на помощь подошли.
— А…
— То в городе приключилось, — со вздохом ответил боярин на мой невысказанный вопрос. — На карету их напали. Видать по должникам ездили.
— Девочку нашли?
— Нет, государь, ищем покуда.
— Так зачинщик — Пронский?
— Нет. Он как узнал, что бунт приключился тоже со своими людишками бросился с бунтовщиками биться, да только поздно было уже.
— А кто?
— Ивашка Телятевский, чтобы ни дна ему, ни покрышки!
— Нашли?
— Прости государь, как сквозь землю провалился проклятый.
— Не вили казнить, государь, вели слово молвить, — выступил вперед Лыков.
— Говори, Борис Михайлович.
— Моя то вина, — скорбно вздохнул князь. — Упустил главного супостата.
— Как так?
— На двор его напали тати, — пояснил Черкасский. — Большая драка была! Всех татей посекли, а главарь утек.
— Племяша моего, молодого князя Щербатова, едва до смерти не убили, — снова подал голос Лыков.
— А что это он не в полку был?
— На линию его посылали по службе, — тихо сказал мне Никита, несмотря на горе ничего не забывающий и не упускающий. — Как вернулся, полк уже в походе был.
— Что до твоего терема, Никита Иванович, то его стрельцы отбили и пожечь не дали. А вот где твои домашние укрылись пока не ведаю.
В принципе, если не считать нескольких мелких деталей, обо всем произошедшем я уже знал. Кто-то умело воспользовался паникой возникшей после прибытия беглецов из полка князя Пронского и спровоцировал бунт. Иноземцев в Москве никогда особенно не любили, а уж после Смуты тем более. Так что призыв: — "бей немцев" упал на благодатную почву. Как это обычно бывает в таких случаях, сначала оставшиеся ведать город думцы впали в ступор, но затем пришли в себя и стали действовать. Взявшие на себя руководство Романов с Черкасским подняли оставшихся стрельцов с немногочисленными поместными и разогнали толпы
