Раньше его встречи с такими людьми, как Солженицын, Надежда Мандельштам и Александр Галич, безопаснее было не афишировать. Теперь он, сам того не желая, становился центральной фигурой в возрождении опозоренной церкви. В последние два года ему разрешали проповедовать в церквях и читать лекции в аудиториях, даже выступать на радио и телевидении. Бояться было больше нечего. Только накануне вечером Мень читал лекцию в Москве. Он говорил о духовном поиске как о непрервывном восхождении: “Истина — не та вещь, которая дается легко в руки, она действительно похожа на высокую гору, куда надо восходить: тяжело дыша, карабкаясь по уступам, порой оглядываясь назад, на пройденный путь, и чувствуя, что впереди еще крутой подъем. Я никогда не забуду замечательных слов, которые сказал простой гималайский горец, шерп по национальности, по имени Тэн-синг, который восходил на Эверест вместе с англичанином Хиллари. Он говорил, что к горам надо приближаться с благоговением. Так же — и к Богу. <…> Истина закрывается от тех людей, которые идут к ней без благоговения…”
Отец Александр, казалось, никогда не утомлялся. Вот и в это воскресенье он хотел поспеть на ранний поезд. Он шел к платформе Семхоз по асфальтовой дорожке через лес. Эта узкая дорожка была не вполне безопасной. Здесь были известны случаи изнасилований, нападений, избиений. Иногда прохожих задирали пьяницы, распивавшие в кустах принесенное с собой. Относительно недавно поселковые власти немного расчистили дорогу, срубив часть деревьев вдоль нее. Но примерно недели две назад Мень все же попросил своего молодого помощника, алтарника Андрея Еремина подыскать ему комнату в городе, где он мог бы заночевать после поздней лекции. Возвращаться по ночам домой стало опасно, пояснил он. “Я очень удивился, что он такое говорит. Это после всего, что с ним было в 1981-м и в 1982-м, когда его могли заграбастать в любую минуту”, — вспоминал Еремин. Но речь была не об этом. В последнее время отец Александр иногда говорил фаталистические вещи. Одному другу он сказал, что ему осталось недолго жить. Объяснять ничего не стал.
Из-за дерева на дорожку вдруг выскочил человек с топором и ударил Александра Меня по голове. Топор — русский символ бунта, орудие Раскольникова из “Преступления и наказания”, одна из эмблем неофашистского общества “Память”. Удар пришелся Меню по затылку. Потом милиция установила, что убийца выхватил у священника портфель и скрылся в лесу. Отец Александр, обливаясь кровью, пошел назад, к дому. Он сумел пройти почти два с половиной километра и добраться до своей калитки — улица Парковая, дом 3а. По пути ему встретились две женщины. Они предложили священнику помощь. Он отказался и продолжил свой путь. Из окна жена, Наташа Мень, увидела человека, который прислонился к калитке и нажимал на звонок. В утреннем сумраке она не могла понять, кто это. Затем она вскрикнула: “Господи!” Она вызвала скорую. Через несколько минут ее муж скончался.
Убийство Александра Меня 9 сентября 1990 года стало грозным, едва ли не мистическим знамением наступавших тяжелых испытаний. Притом что произошло оно, когда в стране вновь ожили надежды на политические реформы.
Все лето Горбачев вроде бы готовился к ускорению реформ, стараясь хотя бы поспеть в ногу со временем. Одна республика за другой, в том числе и РСФСР, следуя примеру балтийских республик, объявляли о своем суверенитете. Горбачев предпринял отчаянную попытку, объединившись с Ельциным, разработать радикальную программу экономических преобразований, которая способствовала бы созданию свободного рынка и, что еще важнее, перераспределила бы власть, делегируя ее республикам. На правительственной даче № 6 в Архангельском толковый экономист старой школы Станислав Шаталин и категоричный оракул рынка Григорий Явлинский, прибегнув к корректным формулировкам и бюрократическому языку, создали совместными усилиями план демонтажа Системы. На первый взгляд программа “500 дней” была амбициозным и на удивление гибким планом по восстановлению разрушенной экономики. Но насчет 500 дней сомнения были большие. Вряд ли за полтора года пустые московские магазины могли превратиться в продуктовый рай. Я спросил у Шаталина, сколько времени понадобится Советскому Союзу на создание хотя бы подобия современной экономики. Он уточнил: “По оптимистичному прогнозу?” Да, сказал я, давайте будем оптимистами. “Несколько поколений”, — ответил он. Действительно, немало должно пройти времени, прежде чем на Урале появится своя Кремниевая долина, а жители Восточной Сибири будут ходить по супермаркету, выбирая, какой стиральный порошок лучше купить — Tide, Ajax или Solo. Революционной и быстродействующей программу “500 дней” делали принципы, положенные в ее основу. Для реализации программы требовалось закрыть или перепрофилировать сотни оборонных заводов, узаконить частную собственность, радикально сократить бюджетные асигнования на армию, милицию и КГБ. Что это означало для властителей? Очень просто: конец.
Вернувшись из отпуска, который он провел, как обычно, на черноморском побережье, Горбачев объявил на заседании Верховного Совета, что намерен поддержать программу “500 дней”. Для консерваторов этого было достаточно. Они начали борьбу за политическое выживание, и даже не борьбу, а войну, которая бушевала 11 месяцев. Глава КГБ Владимир Крючков завалил Горбачева служебными записками, в которых утверждал, что “500 дней” — поддерживаемая Западом попытка уничтожить социализм, сокрушить партию, ослабить страну. На многочисленных встречах партийные боссы и руководители военно-промышленного комплекса грозили взбунтоваться против Горбачева, если он все-таки утвердит программу. Готовился заговор, но Горбачев был слишком тщеславен и самонадеян в своей уверенности, что может совладать и с происками консерваторов, и с недовольством масс так же легко и ловко, как он управился с делом Нины Андреевой в 1988 году.
Протокол заседания политбюро от 12 марта 1990 года показывает, какие настроения царили в верхах КПСС, как партийцы намеренно сгущали краски, чтобы стимулировать применение чрезвычайных мер. “Происходит радикализация общественного сознания, усиливается недоверие к официальным политическим структурам и органам управления, все более жесткий характер приобретает критика «партократии», местных и центрального аппарата. <…> Сложившейся в стране обстановкой пытаются воспользоваться силы оппозиции. Под флагом передачи власти «самоорганизующемуся» обществу фактически вынашиваются планы ее захвата явно антидемократическим путем — через митинговое давление, посредством использования так называемого круглого стола”. Политбюро считало, что “здоровые силы общества” требуют “решительных мер” “на основе закона”. Необходимо “всеми силами пропаганды остановить дискредитацию армии, КГБ и МВД… разоружить [оппозицию] идеологически и подорвать ее авторитет в глазах общества”.
Для тысяч верующих и неверующих москвичей первым предвестником мрачных событий следующего года стал убийственный удар топором в Семхозе. Когда я узнал о гибели Александра Меня, я не сразу осознал масштаб этого события и масштаб этой личности. Для меня это было убийство сельского священника, настоятеля храма в
