Яблоком раздора, о котором британцы и французы никак не могли договориться, стала Палестина. Обе державы претендовали на эту лакомую территорию и, более того, предвидели, что вмешательство России еще больше осложнит переговоры. В конце концов Сайкс и Пико решили выделить Палестину в особую, «коричневую зону», где будет «установлено международное управление, форма которого будет определена после консультаций с Россией, а затем в консультациях с другими союзниками и представителями шерифа Мекки» — что стало единственным прямым упоминанием о шерифе Хусейне в соглашении Сайкса — Пико.
В марте 1916 года Сайкс и Пико отправились в Россию, чтобы согласовать свой план раздела Малой Азии с союзником по Антанте. В дополнение к ранее обозначенным притязаниям на проливы и Константинополь, утвержденным Англо-франко-русским (Константинопольским) соглашением от 1915 года, царское правительство потребовало от Франции и Британии признать за Россией право на аннексию турецких территорий, оккупированных русской армией в ходе войны, — а именно Эрзурума, черноморского порта Трабзон, городов Ван и Битлис — в качестве платы за молчаливое согласие с условиями соглашения Сайкса — Пико. Таким образом, заручившись поддержкой России, к маю 1916 года союзники сумели достичь всеобъемлющей договоренности по послевоенному разделу Османской империи и, что немаловажно, сохранить все это в полной тайне от своих арабских союзников — шерифа Хусейна и его сыновей.
В первые месяцы 1916 года, пока державы Антанты разрабатывали свои тайные послевоенные планы в отношении Ближнего Востока, давление на шерифа Хусейна и его сыновей существенно возросло. Командующий османскими войсками в Сирии Джемаль-паша планировал новый поход на Синай и требовал от Хашимитов мобилизовать племенное ополчение, чтобы на деле доказать свою лояльность османским властям. Турецкий командующий начал серьезно сомневаться в намерениях Хашимитской династии и арабского населения в целом. Под давлением обстоятельств военного времени авторитарный режим, установленный Джемалем в сирийских землях, перерос в кровавый террор, что окончательно подорвало доверие арабского населения к османским властям.
Уже в начале своего пребывания на посту генерал-губернатора сирийских провинций Джемаль-паша получил неопровержимые доказательства нелояльности арабов османскому государству. После вступления в войну османские власти распорядились изъять все архивы британских и французских консульств с целью поиска в них агентурных сведений. В Бейруте и Дамаске османские чиновники собрали богатый урожай. Французские консульские архивы содержали обширную переписку с членами тайных обществ — включая многих из тех, кто в свое время принимал участие в первом Арабском конгрессе в Париже в 1913 году, — которые искали французской поддержки в реализации арабских националистических чаяний, от большей автономии в составе империи до обретения полной независимости под защитой Франции. В консульских документах были упомянуты многие представители мусульманской и христианской знати. Этот список включал буквально всю образованную сирийскую элиту, в том числе парламентариев, журналистов, религиозных деятелей и армейских офицеров.
Поначалу Джемаль-паша решил не давать делу ход и закрыть глаза на эти обличительные документы. Он прибыл в Сирию с амбициозной целью возглавить победоносный поход османской армии на Суэцкий канал, добиться полной победы над британцами и тем самым спровоцировать мусульманское население Египта на восстание против британского правления. Он не придавал большого значения арабскому националистическому движению и считал, что победы османской армии на поле боя полностью нейтрализуют его влияние. Политические репрессии могли только подорвать моральное состояние общества, в то время как Джемаль надеялся сплотить эту часть мусульманского мира вокруг общей цели — освобождения Египта от британской оккупации[437].
С провалом наступления на Суэцкий канал в феврале 1915 года отношение Джемаля к арабам в целом и к арабским националистам в частности ухудшилось. Многие арабские вожди, обещавшие направить ополчения для участия в синайской операции, так и не сделали этого, предпочтя со стороны наблюдать за унизительным отступлением Джемаля. Особенно явно проигнорировали эту военную кампанию Хашимиты, которые не предприняли ничего для того, чтобы собрать племена Хиджаза под знаменем султана.
Кроме того, поражение османской армии на Синае усилило сомнения арабского населения относительно будущего Османской империи. Рядовой Ихсан Туржман, выходец из иерусалимского среднего класса, записал в своем дневнике разговор с тремя своими друзьями, двое из которых были офицерами османской армии. В конце марта 1915 года, после неудачного похода на Суэцкий канал, эти четверо арабов «обсудили ход этой злосчастной войны и судьбу османского государства. Все мы сошлись на том, что дни этого государства сочтены и его расчленение неизбежно». Поскольку мысль о неминуемом распаде Османской империи все больше овладевала умами арабских граждан, тайные националистические общества стали представлять все бо́льшую угрозу. И Джемаль-паша решил искоренить их[438].
Молодой стамбульский журналист Фалих Рифки стал непосредственным свидетелем кампании репрессий, развернутой Джемаль-пашой. Рифки сделал блестящую карьеру на службе у великого визиря и привлек внимание младотурецкого триумвирата своей колонкой, которую он вел в ведущей стамбульской ежедневной газете «Танин». Занимаясь освещением Балканских войн, он познакомился с Энвер-пашой. Вскоре министр внутренних дел Талаат-паша назначил Рифки своим личным секретарем. А когда Джемаль отправился из Стамбула в Сирию в качестве генерал-губернатора сирийских провинций и командующего Четвертой турецкой армией, он специально попросил откомандировать Рифки в его генеральный штаб на должность главы разведки. Так в 1915 году Рифки прибыл в Иерусалим.
В то время штаб Джемаля располагался в немецкой гостинице на Елеонской горе, возвышавшейся над старым Иерусалимом. Прибыв в штаб, Рифки обнаружил у двери кабинета Джемаль-паши взволнованную толпу людей. Сам командующий был очень занят — читал корреспонденцию, подписывал документы и выкрикивал приказы, — так что поначалу не обратил на Рифки никакого внимания. «Адъютант, зовите сюда знать из Наблуса!» — прокричал он наконец.
Группа из 20 испуганных человек замешкалась на пороге кабинета Джемаля, читая короткую молитву. Наконец они переступили порог и встали у большого окна, из которого открывался потрясающий вид на Иерусалим и его окрестности. Не обращая на них внимания, Джемаль продолжал заниматься бумагами. Рифки не знал, в чем обвиняют этих людей, но по тревожному выражению их лиц мог понять, что те боятся за свои жизни. Заставив этих людей прождать несколько минут, должно быть, показавшихся им вечностью, командующий наконец бросил бумаги на стол и поднял на них глаза.
— Вы осознаете всю тяжесть преступлений, совершенных вами против вашего государства? — спросил он властным тоном.
— Во имя всего святого, простите нас, — в отчаянии пробормотали мужчины.
Джемаль взглядом оборвал их.
— Вы знаете, какое наказание предусмотрено за такие преступления? — продолжил он. — Вы заслуживаете быть повешенными.
Рифки увидел, как кровь отхлынула
