В июне 1915 года Джемаль-паша приказал начать первую волну арестов арабских политических активистов. Рассматривать их дела должен был специально для этого учрежденный военный трибунал. Джемаль проинструктировал судей применять смертную казнь в отношении любого подозреваемого, признанного виновным в принадлежности к тайному националистическому обществу или в сговоре с французами против Османской империи. К августу 1915 года суд завершил свои расследования. К смертной казни были осуждены и приговорены 13 мужчин (двоим из них смертные приговоры впоследствии заменили на пожизненное заключение).
Первые повешения состоялись в Бейруте 21 августа 1915 года. Османские солдаты закрыли центральную площадь аль-Бурдж для гражданского населения и установили на ней виселицы. Ночью осужденных доставили на площадь, заполненную солдатами и полицейскими, и казнили. Новость об этом быстро распространилась по арабским провинциям и к концу месяца достигла Иерусалима. «Мне лично не довелось знать ни одного из этих патриотов, — написал Ихсан Туржман в своем дневнике 1 сентября, — но эта новость глубоко потрясла меня». Туржман чувствовал тесную связь с этими казненными людьми. «Прощайте, мои храбрые соотечественники, — написал он. — Пусть наши души встретятся, когда ваши благородные цели будут достигнуты»[445].
Эти первые повешения ознаменовали начало кровавого террора. В сентябре 1915 года Джемаль-паша приказал арестовать еще десятки человек, чьи имена были упомянуты в изъятых во французских консульствах документах. Всех их перевезли в небольшой городок Алей, в горах, на пути между Бейрутом и Дамаском. Между заседаниями военного трибунала подозреваемые подвергались пыткам. От них требовали раскрыть имена других участников и цели их тайных обществ. Те, кто еще не был арестован, ушли в подполье или бежали. Репрессии сделали свое дело. В считаные недели от движения за арабскую независимость, члены которого так уверенно установили границы будущего независимого Арабского государства в Дамасском протоколе от 1915 года (послужившем основой для территориальных требований, выдвинутых шерифом Хусейном в переговорах с британскими властями), не осталось и следа.
Энвер-паша (в центре) и Джемаль-паша (слева от Энвера) в Иерусалиме в феврале 1916 годаВ начале 1916 года эти двое младотурецких лидеров совершили поездку по Сирии, Палестине и Хиджазу, чтобы оценить готовность арабских провинций к войне.
Когда в январе 1916 года сын шерифа Хусейна Фейсал вернулся в Дамаск, чтобы скоординировать усилия по организации восстания с авторами Дамасского протокола, находиться там было уже небезопасно. Фейсал принял все меры предосторожности. Он прибыл в сопровождении 50 вооруженных охранников и представил их подозрительным османским властям как авангард добровольческого ополчения из Хиджаза, которое его отец обещал мобилизовать для второго похода османской армии на Суэцкий канал. Джемаль-паша приветствовал Фейсала и его людей и пригласил их остановиться в губернаторской резиденции.
Посетив семейство Бакри, представителю которого Насибу удалось ускользнуть от сетей Джемаля, Фейсал узнал о печальной судьбе арабского освободительного движения в Дамаске — о переброске арабских полков из арабских провинций в места интенсивных боев на Галлиполийском полуострове и в Месопотамии, о массовых ссылках в Анатолию, а также о десятках видных арабских граждан, представших перед военным судом в городе Алей по обвинению в государственной измене. На фоне резко изменившейся политической обстановки Фейсал решил отложить планы по организации восстания. Вместо этого он принялся обхаживать Джемаль-пашу, чтобы завоевать его доверие и добиться освобождения арестованных арабских активистов. Однако резкое обострение отношений между его отцом и младотурецким правительством свело на нет все его усилия.
Младотурки все сильнее давили на шерифа Мекки, требуя предоставить племенное ополчение для участия в новой Синайской кампании. В феврале 1916 года Энвер и Джемаль лично отправились на поезде в Медину, чтобы провести инспекцию местных войск, мобилизованных Хашимитами, и ускорить отправку отрядов моджахедов (воинов джихада) из священных исламских земель на фронт. Через месяц после этого визита эмир написал Энвер-паше письмо, где изложил свои условия, на которых он готов был поддержать объявленный султаном джихад. Письмо шерифа Мекки больше напоминало прокламацию арабского националиста, нежели послание верноподданного. Шериф потребовал амнистии для всех арабских политических заключенных, находившихся на тот момент под судом. Кроме того, он потребовал административной децентрализации для Великой Сирии с предоставлением административной автономии от Стамбула. Наконец, он потребовал предоставления его семье наследственных прав на эмират Мекки вместе с восстановлением всех сопутствующих этому традиционных привилегий.
Ответ Энвера был предельно прямолинейным. «Эти вопросы находятся вне вашей компетенции, и потому вы ничего не выиграете, настаивая на этих требованиях», — открыто предупредил он. Он напомнил эмиру об его обязательстве предоставить ополчение под командованием его сына Фейсала, «который будет оставаться гостем командующего Четвертой армии до конца войны». Однако угроза взятия его сына в заложники не поколебала решимости шерифа. Оставив своего сына у младотурок, он продолжал настаивать на своих условиях. На тот момент шериф еще не знал, как беспощадно иттихадисты будут расправляться с теми, кого они подозревали в сепаратистских настроениях[446].
В апреле 1916 года военный трибунал в городе Алей завершил рассмотрение судебных дел. Десятки подсудимых были признаны виновными в «государственной измене посредством участия в деятельности, нацеленной на отделение Сирии, Палестины и Ирака от Османского султаната с созданием на их территориях независимого государства». Все знали, что государственная измена карается смертной казнью, но многие осужденные были выходцами из знатных семей и в свое время занимали высокие посты, в том числе в османском парламенте или сенате, и потому казалось немыслимым, что правительство может отправить их на виселицу как обычных преступников[447].
Хашимиты открыто выступали в защиту осужденных. Шериф Хусейн отправил султану, Джемаль-паше и Талаат-паше телеграммы, где умолял их о помиловании и предостерегал против смертных казней под предлогом того, что «кровь будет взывать к крови». Фейсал, который в то время находился в Дамаске, на регулярных встречах с Джемалем также просил о помиловании осужденных. Однако младотурецкое руководство было глухо ко всем доводам и мольбам, решив показать пример, который раз и навсегда положит конец арабскому сепаратизму.
Без каких-либо предупреждений на рассвете 6 мая 1916 года на центральных площадях Бейрута и Дамаска был повешен 21 человек. Даже турецкий журналист Фалих Рифки, ставший свидетелем казней в Бейруте, испытал сочувствие к осужденным и восхитился их мужеством. «Большинство из тех, кого повесили в Бейруте, были довольно молоды, — вспоминал он. — Они шли из своих тюремных камер на эшафот с
