– Ранен, товарищ помкомвзвода?! Выносите командира! Всех раненых быстрее наружу! Эта тварь сейчас будет стрелять!
Голос хриплый, узнать трудно, но вроде младший сержант Тищенко – нет больше тут командиров, кроме их двоих. Тут Власьева подхватили чьи-то крепкие руки и вынесли через дверь. Свет резанул по глазам до слез, боль навалилась с новой силой – его опустили в ход сообщения прямо на ноги. Следом упал кто-то еще из бойцов: рыча и матерясь, сержант, припадая на ногу, пошел до траншеи – лаз узок, нельзя перекрывать единственный путь для отхода гарнизона.
Там было полно раненых стрелков – лежали вдоль стенок, оставался только узкий проход. Сержант устоял на ноге, припал глазами к амбразуре в бруствере, совершенно не боясь пуль, что могли в нее влететь. Сразу увидел ее, настолько несуразную, что глазам не поверил. На дороге стояло нечто, похожее на высокий сарайчик на тракторном шасси, из которого торчала толстенная труба, но не вверх, а вперед, и точно направлена на амбразуру ДОТа. Дым от двух коптящих танков – те подбила хорошо замаскированная сорокапятка, расчет которой был сразу же уничтожен, – расходился в стороны, и немцы заняли удобную позицию, им ничего не мешало.
У Власьева екнуло сердце – самоходка выстрелила. Большой бетонный ДОТ содрогнулся, даже земля в траншее заходила под ногою, а стенки стали осыпаться. Из открытой настежь двери выпорхнул огромный клуб дыма, и резанувший по ушам, давящий до крови барабанные перепонки звук – снаряд разорвался внутри бетонной коробки, мешки с песком не стали преградой на его пути. И немалого калибра, не менее шести дюймов. Выжить в западне, в которую превратился ДОТ, никто не смог…
«Все, кажись, умираю!»
Мысль была спокойной и без отчаяния, чему он сам удивился. С ДОТа огрызался свинцом пулемет, сердце переполняла гордость: кто-то из бойцов сумел снять с крепления «максимку» до взрыва, а потом вернулся в бетонный короб и продолжил бой. А вот сам Власьев уже не мог не то что сражаться, даже доползти до бетонного короба, ставшего домом-крепостью. Вначале он стоял на одной ноге, стреляя из винтовки по далеким фигуркам, что иной раз появлялись в дыму. Потом над головой пролетели СБ, легко узнаваемые и по учениям, и по кинохронике – вскоре над дальним перелеском, из-за которого выползали немецкие колонны, поднялись в небо густые клубы черного дыма, видимо, удар наших бомбардировщиков пришелся по бензозаправщикам. А вот летящие обратно СБ ждали в небе маленькие юркие самолеты. Начали сбивать двухмоторные машины одну за другой, те с ревом падали на землю, оставляя в небе черный дым и белые купола парашютов. А он плакал, не стесняясь слез, как и другие незнакомые ему красноармейцы, и все стрелял, стрелял, лихорадочно дергая затвор.
Затем увидел, как в небо взлетели ракеты, зеленые и красные, и теперь на немцев обрушился ад – наши артиллеристы накрыли вражеские колонны, теперь все бойцы свирепо кричали, грозили кулаками и рычали от радости. А он вообще сорвал голос и уже не чувствовал надрывной боли в ноге, видя, как близким разрывом снаряда опрокинуло набок расстрелявшую дот самоходку. Но в спину сильно ударило, и Власьев сполз на дно траншеи, разом потеряв все силы, даже руку поднять не мог. Теперь он не видел боя, только лежащих рядом таких же раненых красноармейцев, возле которых остался санитар в окровавленной гимнастерке. Но сержант мог слышать свой Максим, его звук не спутаешь, а значит, ДОТ жив и воюет!
Затем в траншею стали прыгать немцы в серых запыленных мундирах, державшие короткие карабины с примкнутыми кинжальными штыками. И вот этими ножами начали деловито, без всяких криков и ненависти на лицах, как мясники на бойне, для которых это только работа, и ничего более, колоть раненых красноармейцев. А санитара просто убил прикладом, ударив в висок ражий детина, с засученными рукавами мундира. И так же спокойно воткнул штык в грудь бойцу, что лежал рядом с Власьевым – тот только захрипел предсмертно и обмяк.
«Ну что же ты, бей, тварь!»
Сержант ждал смертельного удара, который прекратит его муки, страх смерти отступил, сердце переполняла жгучая ненависть. Но что он мог им сделать, не в силах пошевелить рукою или хотя бы выплюнуть в них матом. Ничего не мог, но зато это сделали другие!
– Бей фашистов!
В траншею спрыгнул боец без фуражки и оружия, с саперной лопаткой в руке. Спрыгнул неожиданно, немцы, занятые убийством раненых стрелков, отвлеклись. А Власьев не мог поверить собственным глазам – острая сталь лопатки отсекла верхушку черепа, и тот чудовищной шапкой окровавленных волос отлетел в сторону. Голова немца взорвалась гнилым арбузом, обнажив дымящуюся серо-алую мякоть.
– Уроды!!! Всех кончу!
Лопатка замелькала, боец двигался настолько стремительно, что немцы не успевали его заколоть. И стрелять опасались, ведь этот маленький юркий красноармеец ухитрился попасть между ними и теперь сам нападал на тех поочередно, нанося молниеносные удары по убийцам. Немцы заорали, в их голосах теперь слышался дикий, животный ужас. Лопатка в умелых руках бойца отсекала пальцы и кисти, кровавые брызги летели во все стороны, а хрип умирающих, тех, которым кромка резала горло, был страшен. И немцы дрогнули, один выстрелил, но попал в своего и тут же упал на дно траншеи с рассеченной головой. Но выдернуть лопатку из черепа боец не успел, ражий детина не стал добивать Власьева, попытался проткнуть штыком явившегося мстителя. Тот ухитрился увернуться от лезвия, сам ударил немца кулаком в лицо. Затем прыгнул, и маленький боец завалил детину рядом с лежащим сержантом. Разглядеть окровавленное лицо с жутким оскалом ненависти Власьев не успел, боец прямо вцепился зубами в горло немца и, к великому удивлению, вырвал большой кусок плоти и выплюнул в лицо врага. Кровь плеснула тугой алой струей, детина истошно заорал, но боец неумолимо рвал горло, только зубы скрипели. Немец задергался в конвульсиях и затих, вот только спаситель Власьева словно не заметил этого, продолжая держать горло врага мертвой хваткой бульдога.
В траншее появились наши красноармейцы, и их много. Впереди бежал командир с окровавленным лицом и пистолетом в руке. Опустился рядом с бойцом на колени, оторвал и громко закричал:
– Товарищ командующий, что с вами?! Вы ранены, куда? Бинт давайте, быстро! Санитаров сюда!
Только сейчас Власьев разглядел, что на бойце не гимнастерка, китель, донельзя окровавленный, петлицы не узкие, а широкие,
