адренилин по-полной, вражину не упустить, схватила за воротник голой рукой, и ампулу при этом раздавила. Руку покажи, дуреха — ранка небольшая, на указательном пальце, и если сквозь ткань воротника, то тоже могло эффект снизить. Жгут на палец, перетяни потуже, да чем угодно, хоть носовым платком! И хорошо, что у нас санитарная машина наготове — и как раз на случай, если клиент ампулу раздавит, при "штатном" срабатывании медицина бессильна, но ведь возможен был и такой случай, как сейчас. Репей, Тюлень — живо девушку к врачам, да помогите же ей, она сейчас в обморок рухнет! Цианид даже при проглатывании не так опасен, как при попадании в кровь, в самой малой дозе — будет тогда смерть не через несколько секунд, а через десять, двадцать минут, полчаса. А нам только "двухсотых" не хватает, на первой же операции — будет после разбор полетов, пока же дай бог, чтоб Тамару не вписали в "допустимые потери".

А все же — мы этого гада взяли. Живым и невредимым, как Пономаренко и заказывал.

Анна Лазарева. Управление Службы Партийной Безопасности, 17 сентября.

Ну что, Инночка, рапорт твой я прочла, замечаний нет. Поздравляю с успехом первой самостоятельной операции. Буду докладывать Пантелеймону Кондратьевичу, решим как тебя поощрить.

— Анна Петровна, я там написала, но прошу особо отметить. Техника очень неудобная — микрофон в розе, это хорошо, а вот рация и батареи к ней, даже под пышной накрахмаленной юбкой я боялась, что будут заметны. И тяжелые, по ногам бьют — на стул садясь, я думала, стук будет. Потому, платье придерживала, с двух сторон сразу — хорошо, что там мужская компания была, а женщины сразу бы увидели что не так.

Зато у нас запись есть, вся беседа в прямом эфире, и на магнитофон. И тут твоя помощь незаменима была — так как кроме тебя, прослушка была в телефоне, что в коридоре стоял, и в электрической розетке в другом конце комнаты, там женская компания все заглушала. Только скажи мне, отчего ты решила самостоятельность проявить? Сколько помню, в твое задание вовсе не входило в дискуссию вступать — а лишь вести наблюдение и запись, и дать сигнал, когда объект станет уходить.

— Так, Анна Петровна, я подумала… Там же в большинстве наши, советские, заслуженные люди! И ценные специалисты для страны, для народного хозяйства. И если удастся кого-то удержать от предательства, сомнение посеять в том, что этот вражина говорит — это какая польза выйдет. Я и постаралась, в то же время из роли не выходя.

Похвально. А сама-то что думаешь насчет этой "вражеской пропаганды"?

— Так я же говорила как раз то, что думаю. Этот Андрей Иванович так все оборачивает, что вроде и на правду похоже. А я вот не хочу верить, потому что знаю, это вражьи слова!

Ответ неверный, Инна. Вот если бы враг нас хвалил и утверждал что все хорошо — это было бы тревожно. Ну а так как этот — он не картину, а выводы подменяет. "У нас все плохо, и мы пропали" — или "у нас вот это плохо, и надо исправлять", есть разница? Но его тактика на то и рассчитана, что если ты его картине поверишь, то и выводам из нее тоже, его советам "что делать" — делать не то, или вовсе сдаваться.

— Так я же верно сказала? Как нас сам товарищ Елезаров и учил — что сказанное даже гением в иное время и в иной обстановке, не обязательно верно сейчас. То есть "ленинские нормы" двадцатых можно к нам сейчас применять ровно в той мере, насколько СССР сейчас схож с Россией ленинских времен.

Отлично, Инночка. А что тогда истина сейчас?

— Так, Анна Петровна, это мы только учим. Но товарищ Сталин знает, как надо! Ну а мы — как он укажет. Как мы можем видеть то, что не увидит он?

Инна, запомни — слова Ленина о том, что при социализме каждая кухарка должна учиться управлять государством, это как раз одна из тех истин, что актуальна всегда. Поскольку именно осознанность, отчего так, а не иначе, отличает коллектив от стада — а стадности как идеала в коммунизме не может быть никогда.

— Я это запомню, Анна Петровна, И еще, хотела сказать… Товарищ Бакланов вел себя как наш, советский человек, ни в чем не поддерживая этого…. И никаких высказываний он не позволял! Я это в рапорте написала, и могу где угодно подтвердить. И я могу с ним еще встречаться?

Инна, так он старый ведь уже. Ему пятьдесят один, тебе девятнадцать — ну что у вас общего может быть?

— Так он такой интересный. Техникой раньше увлекался, и готовит сам, и очень неплохо. И уж простите, Анна Петровна, сколько лет вам было, когда вы за товарища Лазарева замуж вышли?

Ну, все ж разница меньше, в двадцать один год всего. И Михаил Петрович за собой следит, физкультурой занимается, так что выглядит гораздо моложе своих лет. А этот Бакланов — он ведь через девять лет уже на пенсию, а ты только расцветешь. Я тебя не отговариваю, а предупреждаю — жалеть не будешь? И уж прости за резкость — тебе не захочется, как Анне Карениной, кого-то молодого в дополнение к мужу-генералу, простите, министру?

— Анна Петровна, так ведь в романе Анну Каренину замуж не по любви выдали! И когда в ней чувство проснулось — тут уже возраст нелюбимого мужа значения не имел. Ну а я, простите, совсем не такая!

Хорошо, допустим. Вот только как ты теперь Бакланову свое истинное лицо объяснишь? Он сам после с тобой встречаться захочет? Или обидится и всерьез.

— Ой! Анна Петровна, а может поможете? Придумаете что-нибудь? Вы же сами говорили про "клуб образцовых советских жен", специально для ответственных товарищей.

А ты, Инна, уже готова в первопроходицы. Что ж, если Бакланов тебя простит… И еще одна серьезная проблема — информация о "дочери Лазарева" успела уже распространиться, и не только среди друзей. Так что если тебе просто вернуть прежнее имя, кто-то может этому просто не поверить, сочтя за прикрытие. Ну а дальше вероятно все что угодно, вплоть до попытки американских

Вы читаете Красные камни
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату