Гвен стиснула ее руку, и Роза смутилась еще больше, почувствовав жалость и сострадание Гвен. Неожиданно Роза расплакалась. Ей не нравилось плакать в присутствии Гвен. Она хотела быть такой же сильной, а лить слезы из-за чего-то незначительного и глупого было проявлением слабости. Она ненавидела слабость.
— Мать любила меня, — объяснила Роза. — Она была глупой, но меня любила. Она отдавала мне любую еду, которую мы находили, и лгала, что сама уже поела. Следующей зимой, когда уже негде было отыскать ни орехов, ни кореньев, нам пришлось есть сосновые иголки. Мать умерла от лихорадки. К тому времени она превратилась почти в скелет. — Роза вспомнила лицо матери, запавшие щеки, губы, натянутые так, что приоткрывались десны. — Но ее убила не лихорадка. И не голод. Моя мать умерла от гордости — глупой, бессмысленной, упрямой гордости. Я уверена, что это так. Гордость не позволяла ей попросить о помощи и признать, что ее муж — несчастный, никчемный ублюдок. Гордость не позволяла ей съедать свою порцию…
Голос изменил ей. Он застрял у нее в горле, которое вдруг перехватило так, будто во рту оказалось что-то слишком горькое, что невозможно было проглотить. Дрожа, Роза судорожно вздохнула и ребром ладони вытерла струившиеся по щекам слезы.
— Она была слишком гордой, чтобы есть те жалкие крохи, которые у нас были, и всегда говорила мне, что сама уже поела. Клялась, что поела. И каждый раз, когда я жаловалась, что у меня от голода болит живот, давала мне орех или полусгнившую репу, утверждая, что нашла две и свою уже съела.
Роза всхлипнула и снова вытерла глаза.
— Когда ее не стало, я бросила бессмысленную гордость в нашей маленькой лачуге и попрошайничала по дороге в Медфорд. Я была готова на что угодно. После того как целый день гоняешься по дому за мухой и целиком глотаешь пауков, после того как от вида червей, которые вылезают из земли, когда голыми руками роешь матери могилу, рот наполняется слюной, уже нет ничего, на что бы ты не пошла. Все, чего я хотела, это выжить. Я забыла обо всем. Ком грязи не может мечтать. Осколок камня не понимает, что такое надежда. Каждое утро я хотела только одного — дожить до следующего рассвета. Но ты все изменила.
Гвен с трудом сделала глоток чаю. Ее щеки тоже были влажными.
— Ты не такая, как моя мать, — сказала ей Роза. — И не такая, как я. Ты можешь постоять за себя и за других. Ты делаешь мир таким, каким он должен быть для тебя. Я так не умею. И Джоллин не умеет. Никто не умеет — никто, кроме тебя.
— Во мне нет ничего особенного, Роза.
— Еще как есть! Ты героиня, и ты умеешь заглянуть в будущее.
Некоторое время они сидели молча, слушая стук дождя над головой. Дождь превратился в настоящий ливень, и с крыши стекали мощные потоки воды. Где-то капли с гулким звоном падали в железную бадью. Лужи на дороге, сливаясь друг с другом, превращались в бурные реки и глубокие пруды.
— Почему бы нам лучше не поговорить о Диксоне? — лукаво улыбнулась Роза.
Гвен подозрительно прищурилась, глядя на нее поверх красивой новой чашки.
— А что с ним? — спросила она.
— Ходят слухи, что он сделал тебе предложение.
— Ничего подобного! — изумленно воскликнула Гвен.
— Этта говорила, Диксон предложил «сделать из тебя честную женщину».
— Ах… ты об этом.
— Так это правда?
Гвен молча пожала плечами.
— Что ты ему ответила? — не унималась Роза.
— Я сказала, что мы с ним навсегда останемся добрыми друзьями. Он очень хороший человек, но…
— Но что?
— Он не… он.
— Он? Кто? — не поняла Роза.
Гвен смущенно повозилась под одеялом.
— Я не знаю, — с трудом вымолвила она.
— Как это не знаешь?
Гвен покачала головой и, зарывшись лицом в одеяло, глухо проговорила:
— Может, его и на свете нет. Может, я просто придумала его, собрала по кусочкам за эти годы. Может, я стараюсь убедить себя, что он настоящий, а не всего лишь надежда на нечто возможное.
— Ты отказала хорошему, работящему, настоящему мужчине из-за придуманного? — в изумлении воскликнула Роза.
Гвен выглянула из-за складок одеяла.
— Глупо, правда? Вот видишь, не гожусь я на роль героини.
— Ну… это, наверное, очень романтично, но…
— Можешь прямо сказать: это глупо. Я дура.
— А если этот рыцарь на белом коне никогда не появится?
— Он не рыцарь. Я не знаю, кто он, но точно не рыцарь. И если я его не выдумала, то он обязательно придет.
— Откуда ты знаешь?
— Я отправила за ним Диксона…
— Что? Как ты…
— На ладони Диксона я увидела, что это он приведет его сюда.
— Постой… Я думала, этот человек, этот не-рыцарь, просто мечта, всего лишь плод твоего воображения.
— Возможно, так и есть.
Гвен замолчала. Похоже, ей не хотелось продолжать этот разговор, но Роза не желала останавливаться на полпути, особенно после того, как вынуждена была поведать Гвен историю своей недолгой жизни.
— Прошу тебя, объясни, — настаивала она.
Гвен нахмурилась.
— Умирая, мама заставила меня пообещать приехать сюда… в Медфорд. А те золотые монеты мне дал человек, который сказал то же самое. Вот почему мне дали деньги. Чтобы я помогла… ему.
— Кому?
— Ему.
Роза раздраженно покачала головой.
— Говори яснее, пожалуйста!
— Не могу, потому что мне самой ничего не ясно. Я не знаю, почему должна была приехать в Медфорд. Я не знаю, кто этот человек, я ничего о нем не знаю. Знаю лишь, что должна быть здесь, когда он появится. Я должна помочь ему и…
— И что?
Гвен опустила голову, пряча глаза.
— Ну же, говори! — нетерпеливо воскликнула Роза.
— Я не знаю. Просто я так долго ждала его, думала о нем, понимаешь? Гадала, каким он окажется. Кто он на самом деле, как выглядит… И почему именно я должна ему помочь.
— Хочешь сказать, ты влюбилась в человека, которого никогда не встречала?
— Может быть.
— Но это нормально, потому что так и должно быть, да? Вы предназначены друг для друга, разве нет?
Гвен пожала плечами.
— Об этом мне никто не говорил. Просто хочется в это верить. Может быть, он вообще женат.
— Но тебе хотя бы сообщили его имя?
Гвен грустно покачала головой и неловко улыбнулась.
— Наверное, я совсем пала в твоих глазах, да?
— Шутишь? Ты умеешь колдовать, и у тебя таинственная судьба. Я хочу быть как ты.
Гвен застенчиво улыбнулась.
— Судьба есть у всех.
Роза посмотрела на свою руку и, выставив ее вперед, сказала:
— Какая судьба у меня?
— Ты не боишься? — неуверенно спросила Гвен. — Даже после того, что произошло со Стейном?
— Я ведь говорила, что не боюсь тебя. Вот доказательство —
