а) После проведения первоначального исследования некоторые критики засомневались, а не вызван ли отказ капуцинов отдать камушек тем, что они уже заметили виноград и хотели получить именно его, вне зависимости от того, что дадут соседу. Но нет – явление оказалось завязано именно на нечестное вознаграждение.
б) Теперь такая проблема: обе обезьяны получают виноград, а затем одной из них за выполненное задание «платят» огурцом. И в чем тут дело? В том, что товарищ получил виноград, или в том, что я его не получил? Первое оказывается важнее: если в эксперименте участвует одна обезьяна, то она не возражает против перехода с «виноградной» оплаты на «огурцовую». И также возражений не возникает, когда обе обезьяны вдруг начинают получать огурец вместо винограда.
в) Самцы возмущались несправедливой оплатой больше самок, и это наблюдалось у самых разных видов животных; доминантные особи чаще отказывались получать «низкую» плату.
г) Описываемое явление касается именно платы за работу: дайте одной обезьяне просто так виноградину, а другой – огурец, и никаких скандалов не последует.
д) Чем ближе друг к другу находятся выполняющие задание обезьяны, тем с большей вероятностью получившая огурец устроит забастовку.
е) И под занавес: отказа получить несправедливую плату не наблюдается у несоциальных видов (например, у орангутанов) или у тех видов, которые практикуют кооперацию, пусть и в минимальном объеме (например, мирикины).
Ну ладно, все это, конечно, чудесно – другие виды животных демонстрируют зачатки чувства справедливости, негативно реагируя на неравное вознаграждение. Но от отброшенного огурца до зала суда, где работодатель приговаривается к штрафу в пользу обиженного истца-работника – целая пропасть. Нас, скорее, больше интересует собственное отношение к внутренним переживаниям: «Это же несправедливо! Меня надули!»
А как насчет чувства справедливости по отношению к другому индивиду? В двух исследованиях эксперименты были построены по образцу игры «Ультиматум», но с участниками-шимпанзе. Вспомним человеческую версию этой игры: два игрока, ряд раундов; в ходе каждого раунда игрок-1 решает, как распределить деньги между ними двумя. Игрок-2 не имеет возможности повлиять на дележ, но может отказаться брать деньги, если будет недоволен таким распределением; в таком случае оба ничего не получат. Иначе говоря, игрок-2 может поступиться наградой, чтобы наказать несправедливого товарища. Как мы видели из главы 10, игрок-2 в целом готов на дележ в пропорции 60:40.
В варианте игры для шимпанзе обезьяне-1, которую назначают инициатором дележа, дают два жетона. Первый жетон означает, что каждый шимпанзе получает по две виноградины. Другой – что инициатору достается три виноградины, а партнеру – одна. Инициатор выбирает жетон и передает партнеру, шимпанзе-2, который затем решает, отдавать ли жетон человеку, распределяющему виноград. Другими словами, если шимпанзе-2 считает, что шимпанзе-1 несправедлив, то ни один из них ничего не получит.
В одном из таких экспериментов Майкл Томаселло (один из бессменных критиков де Вааля – запомните, это имя нам еще встретится) из немецких институтов общества Макса Планка, ничего такого на тему справедливости у шимпанзе не обнаружил: инициатор всегда выбирал второй жетон, чтобы ему побольше доставалось, а партнер всегда предпочитал получить хоть что-то, т. е. всегда отдавал жетон человеку{786}. Де Вааль и Броснан провели эксперимент в более адекватной с точки зрения этологии среде и результаты получили другие. Инициатор чаще склонялся к честной дележке, но если ему предоставляли возможность отдавать жетон напрямую человеку (лишая шимпанзе-2 права вето), то он, инициатор, предпочитал эгоистичное решение. Таким образом, шимпанзе выбирали честный раздел – но только тогда, когда нечестный им ничем не грозил.
Иногда и другие приматы выказывают тенденцию к справедливости, когда им самим это ничего не стоит. Вот уже знакомые нам капуцины. Капуцин-1 выбирает, получат ли он и его напарник по зефиринке или ему – зефир, а приятелю – противный сельдерей. Чаще капуцины выбирают зефир для обоих[420]. Похожим образом выбор по принципу «уважай другого» демонстрируют игрунки. В эксперименте с ними первая особь ничего не получает, а только указывает экспериментатору-человеку, давать ли партнеру сверчка (заметим, что у шимпанзе выбор «уважай другого» в ряде исследований не выявляется){787}.
Очень интересное свидетельство о присутствии чувства справедливости у животных обнаружилось в небольшом сопутствующем исследовании Броснан и де Вааля. Вернемся к двум обезьянам, получившим по огурцу за работу. Неожиданно в следующем раунде одной из них дают виноград. Как мы видели, «награжденная» огурцом обезьяна после этого отказывается сотрудничать с человеком. Но что самое поразительное – получившая виноград часто отказывается тоже.
И что это? Солидарность? Или «я же не штрейкбрехер какой-нибудь»? Или личный интерес, основанный на необычайно прозорливом предугадывании последствий гнева обделенного? Мол, поскреби альтруиста-капуцина – и найдешь лицемера? Другими словами, это те же вопросы, которые можно задать про человеческий альтруизм.
Так или иначе, но с учетом ограниченных логических способностей у обезьян все описанные выше результаты подтверждают действенность социального интуитивизма. Де Вааль предлагает сделать еще более смелые выводы: человеческая нравственность старше культурных институтов, древнее законов и проповедей. То есть человеческая мораль не божественно запредельна (наблюдаем выход духов и божеств из правой кулисы), а скорее по-человечески «предельна»{788}.
Мистер Спок и Иосиф Сталин
Многие философы, размышляющие о нравственности, верили, что моральное суждение не только строится, но и обязано строиться на логических рассуждениях. Для фанатов упоминавшегося уже Спока из «Звездного пути» это утверждение само собой разумеется: ведь эмоциональная компонента морального интуитивизма выносит на поверхность сентиментальщину, самолюбие и мещанскую узость. Но было сделано одно открытие, которое удержит нас от поспешных выводов.
Родственникам мы отводим в жизни особое место. Глава 10 предоставляет доказательства этому. Да и любой социум тоже. Так думал и Иосиф Сталин про Павлика Морозова, предавшего своего отца. Так считает и большинство американских судов, которые де-факто или де-юре отказываются принимать свидетельства допрашиваемых против собственных детей или родителей. Родственники – это особая статья. Но не для тех, у кого нарушен социальный интуитивизм. Как уже говорилось, люди с поврежденной вмПФК принимают абсолютно прагматичные, неэмоциональные моральные решения. А по ходу дела они совершают нечто такое, что всеми – от клона дрожжей до Дяди Джо[421] и норм доказательного права штата Техас – будет признано морально сомнительным: такие люди с одинаковой готовностью пожертвуют что родственником, что чужаком в знакомом нам сценарии «спасти пятерых, пожертвовав одним»{789}.
Неправильно думать, что эмоциональная и социальная интуиция представляет собой первобытное болото на блестящем пути достижений человеческой логики. Напротив, из эмоциональной и социальной интуиции вырастают те несколько моральных суждений, с которыми готово согласиться практически все человечество.
