Вернемся к контрасту между индивидуалистическими и коллективистскими культурами (напоминаю, что в исследованиях под «коллективистами» в основном понимаются восточноазиатские общества, а «индивидуалисты» эквивалентны западноевропейцам и североамериканцам). Различия допустимых моралью целей и средств на бессознательном уровне проходят по той же демаркационной линии. По определению, в коллективистских культурах в большей степени, чем в индивидуалистических, человек воспринимается как винтик, выполняющий некую утилитарную функцию. Кроме того, моральный императив у коллективистов падает на социальные роли и обязанности по отношению к группе, а у индивидуалистов – на права личности.
Коллективисты и индивидуалисты различаются также по тому, как в их среде поддерживаются принятые моральные нормы. Антрополог Рут Бенедикт в своей работе 1946 г. сделала вывод, что коллективисты «давят» на чувство стыда, а индивидуалисты – вины. Этот контраст исследуется в двух великолепных книгах: первая – это «Вина: Укол совести» (Guilt: The Bite of Conscience), она написана стэнфордским психиатром Герантом Качадуряном, а автор второй – «Зачем нам стыд?» (Is Shame Necessary?)[428] – Дженнифер Джекет, эколог из Нью-Йоркского университета{801}.
Большинство ученых, включая уже упомянутых авторов, считают стыд результатом внешней, со стороны группы, оценки, а вину – итогом внутренней оценки самого себя. Стыд требует аудитории, он связан с понятием чести. Вина же свойственна культурам с акцентом на частную жизнь, и здесь играет роль совесть. Стыд – это негативная оценка всей человеческой личности, вина, напротив, относится только к действию, поэтому можно одновременно ненавидеть грех и любить грешника. Чтобы надежно пристыдить человека, необходимо однородное общество конформистов. Действенность чувства вины требует уважения к закону. Испытывающему чувство стыда присуще желание спрятаться; чувство же вины вызывает порыв исправить промах. Стыд – это когда все хором скажут «Не хотим, чтобы ты с нами жил», а вина – когда вы сами спросите: «Как мне теперь с собой жить?»[429]
Стоило Рут Бенедикт впервые определить разницу между виной и стыдом, как на Западе зазвучали хвастливые заявления, что стыд, мол, более примитивен, чем вина, что Запад оставил далеко в прошлом позорные колпаки, публичные порки и всякие алые буквы[430]. Стыд – это толпа; вина – это правила, усвоенные и превращенные во внутренние личностные установки, в стандарты, законы, декреты и уставы. И все же Джекет уверенно спорит о необходимости возрождения стыда в условиях культуры Запада, только в какой-то другой, постмодернистской форме. Она считает, что особенно полезно стыдить сильных мира сего, которые не испытывают никакого чувства вины и часто избегают наказания. За примерами далеко ходить не придется, американская правовая система многим позволяет избежать суда, если они в состоянии потратить достаточно денег на адвокатов; в этом случае позор может заполнить образовавшийся вакуум. В 1999 г. в Калифорнийском университете Лос-Анджелеса произошел скандал, когда полтора десятка здоровяков-футболистов с помощью подложных документов, подделанных врачебных подписей и блата организовали себе разрешения парковаться на местах для инвалидов. А результат? Что университет, что суд их просто пожурили – и не более того – как-никак привилегированная братия… Но общественное выставление их на позор все-таки сделало свое дело: выйдя из зала суда, «больные» здоровяки на глазах у прессы оказались лицом к лицу с большой группой высмеивающих их людей в инвалидных колясках{802}.
Антропологи, в круг интересов которых входит самый широкий спектр сообществ (от жителей городов до охотников-собирателей), свидетельствуют, что две трети наших ежедневных разговоров – это сплетни, причем большая их часть имеет явно осуждающую окраску. Как мы уже упоминали, все эти толки (с целью пристыдить) являются оружием слабых против сильных. Сплетни – инструмент дешевый и эффективный, он становится еще дешевле и эффективнее в эпоху «алого» интернета.
С бесчинствами корпораций тоже можно бороться, «оконфуживая» их{803}. Странным образом американская правовая система во многом воспринимает корпорацию как индивида, причем такого, у которого отсутствует совесть и который сосредоточен исключительно на прибыли, – т. е. как психопата. Главы корпораций время от времени предстают перед судом, если их корпорацией было нарушено законодательство; но их не притянешь к ответу, когда деятельность корпорации вполне легальна, но тем не менее аморальна: совершенное находится за рамками официальных обвинений. Джекет подчеркивает действенность кампаний опозоривания подобных той, что заставила Nike пересмотреть жуткие условия труда наемных рабочих в своих заморских филиалах или принудила корпорацию Kimberly-Clark прекратить вырубку девственных лесов, шедших на производство ее бумажной продукции.
Джекет говорит о положительных результатах общественного порицания, но отмечает опасность современных форм глумления: варварских нападок на людей по интернету и огромных расстояний, на которые можно переслать ядовитые выпады. Мы живем в мире, где анонимная ненависть к грешнику кажется важнее, чем порицание самого греха.
На сцену вступают дураки: Практическое приложение открытий науки о нравственности
Как результаты всех этих исследований будут способствовать проявлению лучшего в нас и сглаживать дурные порывы?
Кто из мертвых белых мужчин был прав?
Давайте начнем с вопроса, который стоит на повестке дня любых дебатов уже тысячелетия, а именно: «Какая нравственная философия самая оптимальная?»
Люди, размышлявшие над этим вопросом, сгруппировали разные подходы в три широкие категории. Рассмотрим такую ситуацию: вот лежат деньги, они не ваши, но никто за вами не следит – почему бы их не взять?
Этика добродетели, с ее акцентом на действующее лицо, ответит: потому что ты выше этого, лучше, потому что тебе потом с этим жить и т. д.
Деонтология, с ее акцентом на действие, говорит: потому что красть нельзя, это против правил.
Консеквенциализм с его акцентом на результат предлагает подумать: а если все станут так поступать, как
