Колян кивнул на столик, на котором покоился брат-близнец вчерашнего дондона.
– Я тут тебе пожрать принес. Но учти, я к тебе в официанты не нанимался. Будем вместе на кухне шарашить, территорию убирать. В общем, все как в армии. И еще – так и быть, еще одну ночь я перекантуюсь, а дальше сам ищи себе матрасы, чтоб спать по-человечески. Сегодня можешь погулять-пошариться-освоиться. На территории старого додзе тебя никто не тронет – все уже знают, что одной нинге обслуги стало больше.
– Пусть будет так, – кивнул Виктор. – Разберемся по ходу дела. Только еще один вопрос. Что такое дзантин?
– Ты ж типа по-японски разговаривать научился, – прищурился «братан». – Ну да ладно. Дзантин – это вечно бодрствующее сознание, не позволяющее застать бойца врасплох, в том числе даже во сне. Но если тебе Масурао про дзантин причесал перед тем, как начать месить, так это он сбрехал, как пить дать.
– Почему? – удивился Виктор.
– Я нижней челюстью прощелкал, как ты хасю спер, – с досадой произнес Колян. – А на кухне хипеж поднялся. Они ж старинные, хаси-то, и стоят как чугунный мост. Им вообще цены нет, не смотри, что их здесь сотни. А я сдуру тебе пару дал. Ну, старшему повару и доложили, что одной хаси не хватает. Тот вой поднял, а Масурао небось услышал. Ну и сделал выводы. Так что дзантин тут ни при чем. Хоть и крут тот Масурао, но до дзантина ему как до звезд.
…При свете дня старое додзе выглядело гораздо менее устрашающим, хотя и малопривлекательным с виду. Чувствовалось, что здание это было в свое время глубоко функциональным, и основное, что требовалось от его суровой в своей безыскусности архитектуры, – так это «нагнать жути» на ученика, чтоб проникся он почтением к самому факту обучения в столь известном и серьезном месте. Казалось, будто здание и было тем неумолимым инструктором, что безмолвно наблюдает за движениями учеников, тренирующихся на большой площадке, которая начиналась сразу за верандой старого додзе.
Сейчас площадка была пуста. Деревянные манекены, словно часовые, застывшие на своих постах, были разбросаны то тут, то там, на первый взгляд, казалось бы, бессистемно. Однако, приглядевшись, Виктор неожиданно для себя понял – даже когда бойцы отрабатывают друг с другом спарринг или бой с оружием, всегда есть опасность, отступая, напороться спиной на какую-нибудь макивару или палку, торчащую из бревна и имитирующую конечность противника. Так что или учись видеть спиной, или привыкай не отступать.
Сразу за площадкой раскинулось озеро с корявым засохшим деревом, уцепившимся корнями за берег. Ствол дерева был весь изгрызен ходами жирных червей-древоточцев.
Виктор подошел, погладил шершавый ствол – и вдруг до него дошло.
Все дырки в рассохшейся древесине были примерно одинаковой глубины!
«Это не ходы, проеденные паразитами! Это же веками бойцы били в дерево пальцами и пробили отверстия!»
Сначала подумалось – тоже попробовать, что ли? Но потом как-то расхотелось. Заодно удар Масурао вспомнился. И зависть одолела. А заодно и понимание, что, случись чего – одна надежда на голос и останется. Не на себя, а на голос. Который, кстати, может и не появиться.
Виктор отошел от дерева и присел на корточки. Пологий берег позволял свободно дотянуться до воды. Зачерпнув пригоршню, Виктор плеснул себе в лицо.
Вода была теплой.
«Надо же, – подивился Виктор. – Неужели подводный гейзер? Вот бы сейчас поплавать! Который день без душа, того и гляди вши заведутся».
В озере что-то плеснуло. На миг над водой показалась чья-то широкая скользкая спина, которая тут же снова ушла под воду. И принадлежала та спина явно не человеку.
«Ага, – подумал Виктор, поспешно отходя от воды. – Плавание отменяется. То ли крокодил, то ли змей какой. Интересно, на хрена япошкам под боком бассейн с такими тварями?»
Место, куда он попал, нравилось ему все меньше и меньше.
«Того и гляди – или отлупят до полусмерти, или вообще схомячат на завтрак… как дондона», – думал Виктор, возвращаясь к тренировочным манекенам.
В большинстве своем деревянные снаряды были знакомой конструкции. Если не по предыдущим тренировкам, то по многочисленным фильмам. По крайней мере хоть понятно было, для чего они предназначены – в отличие от подавляющего большинства предметов и понятий, окружающих Виктора в последнее время.
«И на кой я упал этим японцам? Переть меня с другого конца света для того, чтоб я у них на кухне ишачил? Бред какой-то!»
Он остановился перед бревном, обмотанным веревками и подвешенным на копии средневековой виселицы. Именно это бревно окучивал руками-ногами Масурао в то время, когда Виктор перелезал через забор Школы.
«Значит, гайдзин, да? Кукла. Чмо, одним словом! Ну, самураи, держитесь!!! Ибрагима завалил, Стаса завалил, змеюку задушил на фиг… хммм… ну пусть под гипнозом. Или под шизой – хрен его знает, как оно называется. Но задушил! Своими руками! А тут какой-то Масурао…»
Виктор сбросил куртку прямо на вытоптанную сухую траву, покрытую утренним инеем, и сначала осторожно, а после и практически в полную силу провел по бревну серию прямых ударов руками.
«Вроде ничего. Конечно, пожестче, чем мешок в подвале у Степаныча, но жить можно».
Он попытался нанести удар предплечьем. Кость заныла. А если голенью?
– Блллин!!!
Японский эквивалент боксерского мешка был коварным. Чуть дашь посильнее – и кость, преодолев упругость веревки, встречается с бревном, преодолеть сопротивление которого могли, пожалуй, только средневековые ниндзя, что горазды были пальцами деревья протыкать.
«Или современные, – подумал Виктор, вновь вспомнив, как ловко Масурао управлялся с этим снарядом. – А заодно и с ночным убийцей в лице пришлого гайдзина Виктора Савельева…»
– Хисасибури да наа, оядзи!53, – произнес сзади голос, исполненный глубочайшего почтения.
От этих слов странно дрогнуло внутри, словно ворохнулось чуть ниже груди что-то живое, чуждое телу…
Виктор обернулся.
Сзади него в глубоком поклоне склонился человек в мешковатой одежде цвета ночи, сидевшей на нем удивительно ловко. Перед глазами Виктора сейчас была только согнутая спина, но не нужно было видеть лица этого человека для того, чтобы его узнать.
Это было живое воплощение черной тени, остановившей ночное убийство в старом додзе.
* * *Ему было около семидесяти, не меньше. Сморщенное, словно печеное яблоко, лицо азиата, жиденькая борода – и ни капли почтительности в изучающем взгляде, сканирующем Виктора из-под черного капюшона. Такое впечатление, словно поклон предназначался не ему. Может, твари, резвящейся в озере?
Виктор подавил желание обернуться вновь – не крадется ли сзади заморское чудо-юдо? – и в свою очередь уставился на странного деда.
То, что дед был со странностями, сомнений не вызывало. То кланяется, то смотрит
