– До захода солнца на дне озера ты должен найти то, что не принадлежит никому, кроме тебя, – произнес оядзи ритуальную фразу.
Гайдзин медленно кивнул. Его глаза смотрели на старшего инструктора Школы, но вряд ли видели его. Пустота не может видеть. Потому что все сущее в мире есть Пустота.
Оядзи невольно посторонился, когда гайдзин шагнул вперед. Позже он не раз спрашивал себя – что заставило его тогда шагнуть в сторону, нарушив тем самым ритуал? И не находил ответа. Который знала его душа, но не хотел принимать разум…
Гайдзин дошел до покатого берега и, поджав ноги, сел на землю в двух шагах от кромки воды. Глаза всех участников церемонии были устремлены на него.
А он смотрел на воду.
Или, может, любовался восходом.
Хотя вряд ли Пустоте свойственно самолюбование…
* * *Мицу-но кокоро… Разум как поверхность озера. Состояние, когда нет ни мыслей, ни ощущений, как нет ни малейшей ряби на глади воды в безветренное весеннее утро. Лишь в этом состоянии можно увидеть истинный мир таким, какой он есть на самом деле. Такое видение мира по-японски называется «недзе». Но это всего лишь слово. Звук, рождающийся – и тут же умирающий, за которым нет ничего, кроме колебания воздуха. Тем, кто испытал недзе, не нужны звуки. Они беззвучно понимают друг друга. И легко узнают себе подобных среди толпы…
Для того чтобы видеть то, что происходило за его спиной, ему не надо было оборачиваться. Среди множества вытянутых светящихся коконов был лишь один, подобный ему. Виктор почувствовал, как этот кокон с ярким светящимся огоньком в середине послал ему толику своей энергии – и тут же закрылся, словно раковина.
Это был знак.
Теперь он знал, что нужно делать.
Остальные коконы были тусклыми и невыразительными. Внутри них вяло мерцали спирали, по которым медленно перетекала их личная сила.
Виктор попытался раскрутить одну из нитей, из которых состояли светящиеся пучки по бокам его собственного кокона.
Сначала шевельнулся весь пучок. Потом получилось вычленить из него тонкую нить. И протянуть ее к ближайшему кокону.
Тот дернулся, почувствовав прикосновение, но позволил проникнуть внутрь себя, к самому центру, в котором собирались начала всех его энергетических спиралей.
Нить стала ярче. Виктор почувствовал, как по ней, словно электрический ток по проводу, полилась струйка жгучей субстанции, приятной, как глоток обжигающего чая в холодный зимний день.
Тогда он размотал еще одну нить…
Коконов было много, но нитей хватило на всех.
Он поступил благородно. Он оставил им жизнь, хотя мог забрать жизненную энергию до конца, погасив навсегда точки сборки их энергетических спиралей…
Он не знал, сколько прошло времени. Он просто почувствовал, что взял достаточно у тех, кто послал его на смерть. Или не имел ничего против его смерти, что, в сущности, есть одно и то же.
Достаточно… для чего?
Ответ пришел незамедлительно.
Его осознание, его «Я» отделилось от кокона и двинулось вперед. Или же серый, унылый мир двинулся по отношению к нему, вяло обтекая его с двух сторон.
Серая пленка внизу отлого понижалась, словно Виктор спускался с горы. Над его головой величественно проплыл абсолютно черный диск, от которого во все стороны шли темно-серые ленты восприятия, обшаривающие пространство.
Откуда-то из прошлого пришел образ: страница древнеяпонского трактата по магии, в котором говорилось, что дракона невозможно увидеть полностью, так как он живет одновременно в нескольких мирах. Под текстом был нарисован черный круг с явно приписанными позднее комментариями, что, мол, дракон, кусающий собственный хвост, – это символ Вечности и Вселенной без начала и конца… Комментаторам было невдомек, что автор, скорее всего, просто встретил дракона, остался при этом жив, не сошел с ума от ужаса и позднее нарисовал то, что увидел.
Но дракона не интересовали бесплотные сущности, поэтому он просто проследовал дальше по своим драконьим делам.
Спуск постепенно стал пологим.
Везде была серая муть, в которой то тут, то там лежали бесформенные глыбы, светящиеся слабым белым светом. Виктор понял, что это просто камни, живущие жизнью неживого. Понять это было сложно, но тем не менее в сером мире все обстояло именно так. Живые существа выглядели как скрученные в кокон энергетические жгуты и спирали, дающие теплое излучение, схожее со светом электрической лампочки.
Деревья представлялись вытянутыми колоннами, сплетенными из толстых канатов медленной энергии бледно-голубого цвета. А неживое – предметы, камни, сгнившие в мире людей останки трупов – слабо, едва заметно мерцало белым. Ведь для того чтобы просто существовать в любом из миров, тоже нужна энергия. Не потому ли у японцев белый свет считается цветом траура?..
И все это в совокупности – люди, деревья, камни – питалось от двух источников. Мрачной, тяжелой энергии земли, окрашивающей этот мир в серые тона. И практически бесцветной энергии космоса, льющейся сверху. Живущие между двух Великих Источников просто перерабатывали для своих нужд ресурсы двух начал – светлого и темного.
Вновь из прошлого пришел образ – круг, разделенный волнистой линией на черную и белую половины. Инь и Ян. Он и Ме!80 Светлое и темное. Суть этого мира, увидеть которую доступно лишь тем, кто умеет видеть.
Виктор уже успел свыкнуться с таким видением мира. Поэтому то, что открылось ему, было, мягко говоря, неожиданностью…
Впереди, утопая по щиколотку в серой текучей взвеси, стояла группа людей. Не светящихся коконов, а именно людей, в большинстве своем облаченных в старинные кимоно, изукрашенные изображениями карпов, «небесных лисиц» тэнгу, цветов хризантемы и иных знаков воинской доблести. Правда, на некоторых были более скромные одежды, тем не менее иной раз почему-то выглядевшие намного дороже цветных кимоно их соседей.
В группе беседующих было человек десять. И у всех имелась одна странная особенность.
На их молодых, ухоженных лицах японских аристократов росли длинные седые бороды, которые могут быть лишь у древних старцев.
Чисто выбрит был лишь один коренастый смуглый парень, одетый в черный костюм синоби. Как ни странно, его лицо показалось Виктору знакомым. Как и надменный бородатый лик его соседа, на полторы головы возвышающегося над своим низкорослым собеседником.
– Смотри, – сказал высокий, пряча ладони в рукава богато украшенного кимоно, подол которого был слегка надорван. – Похоже, к нам в гости пожаловал красноволосый81.
– Он пришел не к нам, а за нами, – поправил собеседника коренастый. – И, на мой взгляд, этот Воин, преодолевший столь нелегкий путь, достоин уважения.
Высокий возмущенно фыркнул.
– С тех пор как ты сменил одежду, я порой не узнаю тебя, брат, – сказал он. – Ты называешь Воинами красноволосых?
– Почему бы и нет, – пожал плечами парень. – Если человек прошел Испытания и обрел видение, кто же он, если не Воин?
– Он красноволосый, прошедший Испытания и обретший видение, – убежденно сказал высокий.
– Я вижу другое. У
