Никто не занялся тем (и я не читал в журналах ни одной статьи – и в газетах тоже ни одной статьи), что в России нет ни одного аптекарского магазина, т. е. сделанного и торгуемого русским человеком, что мы не умеем из морских трав извлекать йоду, а горчичники у нас «французские», потому что русские всечеловеки не умеют даже намазать горчицы разведенной на бумагу с закреплением ее «крепости», «духа». Что же мы умеем? А вот, видите ли, мы умеем «любить», как Вронский Анну и Литвинов Ирину и Лежнев Лизу и Обломов Ольгу. Боже, но любить нужно в семье; но в семье мы, кажется, не особенно любили.
<…>
Мы не уважали себя. Суть Руси, что она не уважает себя.
Это понятно. Можно уважать труд и пот, а мы не потели и не трудились. И то, что мы не трудились и не потели, и есть источник, что земля сбросила нас с себя, планета сбросила.
По заслугам ли?
Слишком.
Как 1000 лет существовать, прожить княжества, прожить царство, империю, со всеми прийти в связь, надеть плюмажи, шляпу, сделать богомольный вид: выругаться, собственно – выругать самого себя «нигилистом» (потому что по-нормальному это ведь есть ругательство) и умереть.
Россия похожа на ложного генерала, над которым какой-то ложный поп поет панихиду. На самом же деле это был беглый актер из провинциального театра.
Самое разительное и показующее все дело, всю суть его, самую сутеньку – заключается в том, что «ничего, в сущности, не произошло». «Но всё – рассыпалось». Что такое совершилось для падения Царства? Буквально, – оно пало в будень. Шла какая-то «середа», ничем не отличаясь от других. Ни – воскресенья, ни – субботы, ни хотя бы мусульманской пятницы. Буквально, Бог плюнул и задул свечку. Не хватало провизии, и около лавочек образовались хвосты. Да, была оппозиция. Да, царь скапризничал. Но когда на Руси «хватало» чего-нибудь без труда еврея и без труда немца? Когда же у нас не было оппозиции? И когда царь не капризничал? <…>
Можно ли умереть так тоскливо, вонюче, скверно. – «Актер, ты бы хоть жест какой сделал. Ведь ты был с готовностью на Гамлета».
<…>
Да, уж если что «скучное дело», то это – «падение Руси».
Задуло свечку. Да это и не Бог, а… шла пьяная баба, спотыкнулась и растянулась. Глупо. Мерзко. «Ты нам трагедий не играй, а подавай водевиль».
<…>
Ей-ей, под немцами нам будет лучше. Немцы наведут у нас порядок, – «как в Риге». Устроят полицию, департаменты. Согласимся, ведь это было у нас всегда глупо и скверно. Министерию заведут. Не будут брать взяток, – наконец-то… и о чем мы выли, начиная с Сумарокова, и довыли до самого Щедрина… «Бо наряда – нет». Ну их к черту, болванов. Да, еще: наконец-то, наконец немцы научат нас русскому патриотизму, как делали их превосходные Вигель и Даль. Но их было только двое, и что же могли они?
Мы же овладели их душою так преданно и горячо, как душою Вигеля, Даля, Ветенека (Востоков) и Гильфердинга. Ведь ни один русский душою в немца не переделался, потому что они воистину болваны и почти без души, почему так и способны «управлять».
Покорение России Германиею будет на самом деле, и внутренне и духовно, – покорение Германии Россиею. Мы, наконец, из них, – из лучших «их», – сделаем что-то похожее на человека, а не на шталмейстера. А то за «шталмейстерами» и «гофмейстерами» они лицо человеческое потеряли.
Мы научим их танцевать, музыканить и петь песни. Может быть, даже научим молиться. Они за это будут нам рыть руду, т. е. пойдут в каторгу, будут пахать землю, т. е. станут мужиками, работать на станках, т. е. сделаются рабочими. И будут заниматься аптеками, чем и до сих пор ни один русский не занимался. «Не призвание». Будут изготовлять нам «французские горчишники», – тоже как до сих пор.
Мы дадим им пророков, попытаемся дать им понятие о святости, – что едва ли мыслимо. Но хоть попытаемся. Выучим говорить, петь песни и сказывать сказки.
В тайне вещей мы будем их господами, а они нашими нянюшками. Любящими и послушными нам. Они будут нам служить. А мы будем их духовно воспитывать.
Ибо и нигилизм наш тогда пройдет. Нигилизм есть отчаяние человека о неспособности делать дело, к какому он вовсе не призван.
Мы, как и евреи, призваны к идеям и чувствам, молитве и музыке, но не к господству. Овладели же, к несчастью и пагубе души и тела, 1/6-ю частью суши. И, овладев, в сущности, испортили 1/6 часть суши. Планета не вытерпела и перевернула всё. Планета, а не германцы.
<…>
Русские в странном обольщении утверждали, что они «и восточный, и западный народ», – соединяют «и Европу и Азию в себе», не замечая вовсе того, что, скорее, они и не западный, и не восточный народ, ибо что же они принесли Азии и какую роль сыграли в Европе? На Востоке они ободрали и споили бурят, черемисов, киргиз-кайсаков, ободрали Армению и Грузию, запретив даже (сам слушал обедню) слушать свою православную обедню по-грузински. О, о, о… Сам слушал, сам слушал в Тифлисе. В Европе явились, как Герцен и Бакунин, и «внесли социализм», которого «вот именно не хватало Европе». Между Европой и Азией мы явились именно «межеумками», т. е. именно нигилистами, не понимая ни Европы, ни Азии. Только пьянство, муть и грязь внесли. Это, действительно, «внесли». Страхов мне говорил с печалью и отчасти с восхищением: «Европейцы, видя у себя во множестве русских туристов, поражаются талантливостью русских и утонченным их развратом». Вот это – так. Но принесли ли мы семью? добрые начала нравов? трудоспособность? Ни-ни-ни. Теперь, Господи, как страшно сказать… Тогда как мы «и не восточный, и не западный народ», а просто ерунда, – ерунда с художеством, – евреи являются, на самом деле, не только первенствующим народом Азии, давшим уже не – «кое-что», а весь свет Азии, весь смысл ее, но они гигантскими усилиями, неутомимой деятельностью становятся мало-помалу и первым народом Европы. Вот! Вот! Вот! Этого-то и не сказал никто о них, т. е. «о соединительной их роли
