Он сдержанно улыбнулся: похоже, что такие хитрости применялись и по отношению к бойцам Красной армии. Не очень-то местное население им доверяло.
Глаза у девчушки были ясные и чистые, будто утренняя роса. Экая лесная фея уродилась!
– Как тебя звать?
– Зося.
– Вот что, Зосенька, давай отойдем с тобой немного в сторону. – Отступили за колодец, спрятавшись под густую тень старой развесистой липы. – Давай рассказывай, что ты видела.
– Бачила четырьох вийсковых, – уверенно заговорила девушка. – Вони через лес шли. На них форма червоноармейцев была[13].
– Чем же они тебе не понравились? – доброжелательно спросил Тимофей. Чем-то девушка напомнила ему Зою. Взгляд такой же ясный и открытый. Соскучился по жене, как тут ни крути!
– Лица у них были якись злые. Вони озиралися весь час, як боялися, що за ними следять. Особливо мени последний не сподобався. Все по сторонам дивився и курив[14].
– Далеко отсюда ты их видела?
– А вот зразу пид лисом[15].
– Показать сможешь?
– Смогу.
Вышли на окраину леса, вдоль которого буйно разросся широким листом подорожник. В глубоких глинистых ямах намытая тяжелой техникой стояла грязная вода, вокруг которой сочно поднималась густая и высокая осока. Далее просматривался уже затянувшийся гусеничный след, уводящий куда-то в самую середину чащи. О былых сражениях напоминали два небольших окопчика, вырытых по самые плечи. Их можно было бы принять за рытвины или промоины, каковых немало в каждом лесу, если бы не бревенчатый бруствер и гильзы крупнокалиберного пулемета, щедро усыпавшие красное глинистое дно. Война пошла дальше, оставив после себя шрамы. Через год-другой затянутся и они. Природа все равно возьмет свое.
– Где именно они прошли?
– Тут, – показала девушка на едва примятую траву.
Тимофей осторожно ступил на тропу, словно преодолевал минное поле. За капитаном так же аккуратно, пристально всматриваясь в густую траву, двинулись разведчики. Романцев прошел уже метров тридцать, как вдруг увидел небольшой окурок, проглядывавший под смятой травой. Подняв его, понюхал. Качественный табак, можно даже сказать, отменный. Повертел его в пальцах – отвердеть не успел, совсем свежачок, выбросили недавно, возможно, каких-то несколько часов назад. Сигарета немецкая, на белой папиросной бумаге остались четыре немецкие буквы «ECKS». Марка сигареты была «ECRSTEI № 5», наиболее популярное курево вермахта. Тимофей Романцев прекрасно знал этот сорт сигарет, накурился их еще в сорок первом во время отступления из-под Киева. Свой российский табачок тогда уже закончился, а вот немецким удалось неожиданно разжиться. В одну из ночей подкараулили фашистский обоз, думали, что в нем продовольствие, а вместо сухого пайка и мясных консервов в ящиках оказались немецкие сигареты. Взяли тогда все, что смогли унести, потом этот табачок здорово выручал, когда проходили селения, где курево разменивалось на кусок хлеба. Так что в какой-то степени капитан испытывал к нему некоторую признательность.
– А теперь, милая, – посмотрел он на девушку, – пообстоятельнее все расскажи: что это были за люди и как они выглядели. Это важно!
– Це немцы?[16] – вскинула дивчина на него заинтересованный взгляд.
– Может, немцы, а может, и шпионы какие, но уж точно не красноармейцы. – Вот что мне скажи, какого были роста? А еще, худые или полные? Как выглядели, во что они были одеты? Ты ведь их хорошо рассмотрела?
– Разглянула, – с готовностью ответила Зося, заметно заволновавшись. – Я даже запах их табака почуяла. Вин мне дюже пахучим здрався. Мий дид махорку курив. Та вона горька була. А у цего дыма солодковатый запах ишов. Я хотела пидибрати окурок и дядьке виддати, а потим думаю: зачем ему немецький табак?
Нехай краще самосад курить![17]
– Все так, девонька, – похвалил Тимофей. – Пускай они сами своим табаком травятся!
– Вони високи були, як ви. На трех були плащи з якими темними пятнами[18].
– Ага, в маскхалатах, значит. Так…
– А ще на плечах речови мишки були. Зразу було видно, що вони тяжки[19].
– С чего так решила?
– Тяжко вони ишли. А ще трохи нахолялися[20].
– А четвертый как выглядел? Во что он был одет?
– Вин був крупний, мязистый. Тильки рюкзака вин не нес. У него за спиной був порожний речовий мешок[21].
– Вспомни еще что-нибудь особенное, чем они от других отличались? Может, наколка какая-нибудь на руках была или какая-то родинка? Может, кто-то прихрамывал? Или на вещах у них что-то написано было?
На какое-то время девушка задумалась, после чего уверенно продолжила:
– Вспомнила! На лямкив рюкзака були две буквы крупно написаны – «Мэ» и «Рэ»[22].
Романцев задумался. Среди солдат действительно существовала такая традиция – помечать свои вещевые мешки. Обычно писали номер части, фамилию или собственные инициалы, чтобы не перепутать его с другим вещмешком.
– Спасибо тебе, девонька. Я у тебя вот что хотел спросить: а почему ты нам помогаешь?
– Так ви ж свои, советские, – просто объяснила Зося. В голосе сквозило легкое удивление: по-другому, мол, и быть не может!
– Жаль, что здесь не все разделяют твои взгляды, – искренне огорчился Романцев. – А не боишься, что к тебе бандеровцы могут прийти?
– Боюсь, – просто призналась она. – Бандеривци моего батька с мамою вбили три роки тому… Когда сюды советская власть прийшла, так його видразу головою колхоза поставили. Вон бандеровцы його и вбили. Мучили довго[23].
Девушка говорила спокойно, безо всяких интонаций, какие обычно сопровождают непростой и тяжелый разговор. Стало понятно, что горе у нее было давнее, выстраданное и выплаканное. В какой-то момент Тимофею захотелось попросту приобнять девушку, утешить ее, приободрить, но он удержался. Сейчас вокруг столько горя, что всех не пожалеешь. И потом, чего же травить девчонке душу!
– Ты бы себя поберегла, Зосенька. Время сейчас очень горькое. Много несправедливого. Не можем мы к каждой дивчине солдата с ружьем поставить.
– А ви не переживайте за мене[24], я сегодня к тетке уеду, меня там никто не найдет.
Зося говорила уверенно и спокойно – видимо, для себя уже давно приняла твердое решение. Вряд ли кому-то под силу уговорить ее ступить на другую сторону. Незаметная. Тихая. Но столько в ее негромком голосе было убежденности и силы, что
