– Тебя забрасывали к нам в тыл раньше?
– Да. Три раза.
Подошел Миронов, за спиной которого находилась портативная рация в ранце.
– Рация работает? – посмотрел капитан на Кривошеева.
Изрядно побледневший, нервно покусывающий губы и уже почти теряющий сознание, тот едва слышно произнес:
– Да.
– Давайте на носилки его – и в машину! – приказал Романцев.
Раненого Кривошеева определили в госпиталь, приставив к нему охрану из двух смершевцев. Выздоравливающие, узнав, кто лежит с ними в палате, лишь только хмурились и брезгливо морщились, но строгих автоматчиков обходили стороной. Только однажды двадцатилетний артиллерист, раненный в грудь, не без труда дотопав до его койки, процедил сквозь зубы прямо в обескровленное лицо:
– Еще не сдох? Не будь здесь охраны, так я бы тебя, гада, собственными руками добил бы! Вот такие, как ты, мою семью сожгли в Белоруссии!
В соседней палате лежали два раненых немца, попавшие в плен с месяц назад, оба молодые, каждому из них не более двадцати лет. Первый был ранен в голову, но, несмотря на сложный послеоперационный период, он активно шел на поправку, другому пуля попала в живот, но тоже оказался весьма крепким малым – после двух перенесенных операций уже расхаживал по коридору. Бойцы поглядывали на них с интересом. Нередко можно было наблюдать, как бывшие противники, сидя во дворе на лавочке, совместно раскуривали табачок и о чем-то разговаривали, мешая русские и немецкие слова. Идиллией здесь не пахло, но ненависть оставалась за порогом госпиталя. Иное дело диверсант, предавший Родину и поднявший оружие против соотечественников.
Так что охрана к Кривошееву была поставлена не напрасно. Задавили бы в первую же ночь! А терять такого ценного агента было нельзя.
Глава 14
Шрам на левом боку
На следующий день Тимофей Романцев встретился с начальником военной контрразведки армии полковником Александровым и рассказал ему об изъятой у диверсанта крупной сумме денег и о хорошо изготовленных документах.
Александров выглядел усталым; лицо посерело, под глазами набрякли морщинистые мешки.
– Значит, на документах ты не увидел ни одного тайного знака? – в задумчивости спросил он.
– Ни одного! Все документы были сработаны просто идеально! Не придраться. Остановил бы я его для проверки документов где-нибудь на дороге, так ничего бы не заподозрил. Я ведь эти документы с последними инструкциями сравнил, все в точности, до последней запятой и точки!.. Даже в предписаниях, а ведь инструкции к ним мы в прошлом месяце получили.
– Не нравится мне все это, – все более хмурился полковник. – Может, где-то произошла утечка и последние инструкции с тайными знаками попали в абвер? Как думаешь?
– Не могу знать, товарищ полковник, – бойко ответил капитан.
– Вот и я тоже… Не исключено, что абвер подключил аналитический отдел, а там тоже не дураки сидят… Как бы там ни было, но об этом нужно будет доложить, пусть разбираются, каким образом враг узнал о последних изменениях в документах. Для дела будет лучше, если они разработают новые инструкции к ним. И в кратчайшие сроки! Ты его еще не допросил?
– Только во время задержания. Сейчас он находится в госпитале.
– Допроси! Хватит ему отлеживаться, не на курорт попал! Потом доложишь.
– Есть, доложить! Товарищ полковник, в документах меня еще очень беспокоит их отменное качество. Изготавливал очень грамотный специалист. Мне думается, что помогал ему целый штат консультантов. Были учтены даже малейшие мелочи, на что немцы прежде не обращали внимания.
– Например?
– Немцы ведь очень большие аккуратисты, любят, чтобы каждая буковка была на своем месте, а у нас ведь как-то все попроще. И строчка может кривенько пойти, и бумага может некачественной быть. Все эти нюансы были строго соблюдены. Очень плохо, если немцы научились думать так же, как мы, и займутся производством документов массово.
– Вот ты это и выясни, – заметил начальник контрразведки армии, – единичный это случай или массовый.
Еще через час Тимофей Романцев наведался к диверсанту в прифронтовой госпиталь. Кривошеев уверенно шел на поправку. Выглядел он свежо. Бледность с лица понемногу ушла, кожа приобрела прежний вид. Трехдневный отдых явно пошел ему на пользу.
Выздоравливающие, проявляя понимание, вышли на солнышко покурить, оставив контрразведчика наедине с диверсантом. Оставался лишь автоматчик, охранявший диверсанта и сидевший неподалеку.
– Продолжим разговор, – сказал Тимофей, раскрывая блокнот. – Откуда ты родом?
– Из-под Тамбова.
– Кто родители?
– Не помню. Беспризорник я. Говорят, что их расстреляли. В детдоме вырос. Нас много таких было.
– Что дальше?
– Завод, армия. Как у большинства.
– К немцам сам пришел?
– Нет. Контузия у меня была, вот и попал в плен.
– Слышал я эту историю уже не однажды… Послушаешь вас, так вы все ни при чем. А предателем тоже по обстоятельствам стал? Может, лучше честно сказать: холуйствовал за кусок хлеба, товарищей предавал, чтобы выжить, над мирным населением измывался, потому что приказали! – едва сдерживая злобу, произнес Романцев.
Арестованный промолчал, а потом выдавил из себя:
– Не знаю, как у других, я за них не ответчик. Про себя говорю.
– Ты мне вот что скажи, кто тебе такие документы надежные выправил? Ты у них на особом счету, что ли? Не каждому такие выправляют.
– Не каждому, – охотно согласился Кривошеев. – Первый раз, когда меня забросили, так у меня не такие надежные были. Перед второй заброской документы мне уже в техническом отделе изготовили. Там у них отменные специалисты.
– Куда тебя забросили в первый раз?
– Под Воронеж. Пробыл недолго, всего лишь неделю.
– Что там делал?
– Следил за передвижением военных частей в прифронтовой зоне.
– А во вторую командировку куда?
– Под Курск. Немцы чувствовали, что готовится что-то серьезное. Вот я целый месяц на железнодорожной станции путейщиком проработал.
– Кто конкретно делал для тебя последние документы?
– Какой-то уголовник… Прежде он занимался изготовлением фальшивых документов. Пару раз с ним в курилке сталкивался… Как-то он обмолвился, что в прежнее время у него клиентура была по всему Советскому Союзу.
– Редкий мастер, значит?
