– Выходите из пике, Тамара Никаноровна, – мягко посоветовал майор. – Почему здесь все такие пугливые? Вам тоже не помешают сто грамм для храбрости?
– Нет, спасибо, я уже храбрая пришла. – Женщина откашлялась, к ней вернулось расположение духа.
Он извинился за вторжение и выразил уверенность в том, что горсовет и контрразведка вполне способны сосуществовать на одном этаже, хотя задачи у них разные.
– Странно, что вы не курите, Тамара Никаноровна, – проговорил Никита. – Мне сказали, что вы неплохо партизанили, долгое время находились среди мужчин. Неужто при этом сами не закурили и не притерпелись к табачному дыму?
– Они у меня вот здесь были! – Дама вновь обрела суровый вид, сжала кулак и показала Никите. – Курили в строго отведенных местах. По первой профессии я врач-реаниматолог и прекрасно знаю, к каким пагубным последствиям приводит курение, тем более пассивное.
«Бедные партизаны, – подумал Никита. – Видать, она и расстрел практиковала за курение в неположенном месте».
– Вы не возражаете, если я пойду на свое рабочее место? – осведомилась женщина.
– Разумеется, – сказал Никита. – Надеюсь, мы станем добрыми соседями. Много работы, Тамара Никаноровна?
– Непочатый край. Сейчас ведем учет жилого фонда, принимаем на баланс освободившееся жилье, позднее решим, как его использовать.
– Много жилья освободилось в городе?
– Вы даже не представляете, до какой степени. – Дама сокрушенно вздохнула. – В ходе боевых действий пострадало не так уж много зданий, большинство из них подлежит ремонту. Дело не в жилом фонде. Домовладения просто опустели. Кого-то в Германию увезли, кого-то убили. Хватали семьи активистов в полном составе, грузили в машины, увозили за город и в Коровьей балке расстреливали. Знаете, сколько евреев проживало в этом городе? Каждая пятая семья. И где они сейчас? Немцы всех переписали, приказали явиться в комендатуру с вещами. Стариков и детей сразу в Коровью балку отвезли, остальных – в Оршу. Там до сих пор действует еврейское гетто. Представляете? Мы ведь Оршу не взяли, встали перед ней. В городе люди мучаются, их используют как бесплатную рабочую силу.
«Не дождутся они освободителей, – подумал Никита. – Только пойдем в наступление, фашисты всех зараз уничтожат».
– Больше половины жилья пустует, – развивала тему женщина. – Участки бурьяном поросли, дома в негодность приходят. А тут еще делегация местных жителей пришла, бабки старые, деды на костылях. Просят, чтобы церковь открыли, попов из района доставили. Крайне нужно им это, видите ли. Синагогу-то немцы сразу взорвали, когда пришли, а в православной церквушке склады устроили. А выгнали их внезапно. Поднять ее на воздух они не успели. Вот и стоит она, обветшала только сильно. Товарищ Микульчик предложил там тоже склад устроить, так местные жители в слезы. Истосковались, мол, по божьей благодати. Тьфу, темнота глухая! И зачем мы им повсеместный ликбез устраивали?
– Вам мешает православная церковь? – осторожно осведомился Никита.
– Мне? Нисколько. – Тамара Никаноровна гордо задрала нос. – Просто жалко этих слепых людей. Далеки они от диалектического материализма.
– Так пустите вы их в эту церковь. Жалко вам? Люди натерпелись, если им от этого легче, так зачем препятствовать? Мир и покой восстановятся, советская власть сильнее станет, великодушной прослывет. Попов надо проинструктировать правильно, чтобы не шли вразрез с политикой партии, знали, куда информацию сливать. Гибче надо быть, Тамара Никаноровна. В Советском Союзе церковь отделена от государства, но разве кто-то ее запрещал? Так что мой вам совет – не спорьте с заблудшими людьми. Помните, что советская власть борется с врагами, а не с народом.
Майор действительно считал, что церковь запрещать нельзя. Она все равно вылезет. Через трупы, репрессии, но сохранится еще долго. Пусть уж мирно отмирает, сама по себе.
– Да, вы правы, товарищ майор. – Тамара Никаноровна Чеботарь пожала плечами и добавила: – Но все равно я с вами не согласна. – Прозвучало это так по-женски, что она и сама смутилась. – Ведь бога все равно нет.
– А вам-то что?
Женщина не придумала, что ответить, махнула рукой.
– Вы местная, Тамара Никаноровна?
– Да, из Буровичей.
– Хорошо, не буду вас задерживать, идите, работайте. Понадобится совет, милости просим. Надеюсь, и вы не откажете в посильной помощи скромным ребятам из контрразведки.
Она не сдержала улыбки, удалилась, внимательно посмотрела на него, прежде чем закрыть дверь. Это не был взгляд суровой партийно-хозяйственной чиновницы. Так женщины смотрят на мужчин, которые их чем-то заинтересовали.
«Интересно, чем же это? Нет уж, такой экзотики нам не надо», – подумал Никита и передернул плечами.
Затрещал телефон. Майор схватил растрескавшуюся трубку. Аппарат работал, хотя связь была ужасная.
– Это Тетерин, товарищ майор, – проговорил Борис. – Связь у нас, однако!.. Словно вы на Таймыре сидите. Я проверил два следственных изолятора – полный ноль. Разговоры с аборигенами тоже оборачиваются ничем, не болтуны они. Грустно как-то, не за горами депрессия.
– Сейчас у кого-то будет репрессия! – прорычал Никита. – Работать, товарищ старший лейтенант, не ныть, солнце еще высоко! У тебя проблемы?
– Звоню из караульного помещения в Калинках. Здесь странный старший лейтенант, начальник караула. Его не впечатляет слово, внятно выбитое на наших служебных удостоверениях. Он требует от меня печатную форму, заверенную начальником штаба подполковником Юдиным. Похоже, по трибуналу соскучился. Я мог бы начистить рыло этому субъекту, но предпочитаю мирное развитие событий. Сейчас я ему передам трубку, а вы уж постарайтесь, пожалуйста.
Майор Попович, ей-богу, постарался от всей души! Товарищ старший лейтенант наверняка приобрел нервный тик на всю оставшуюся жизнь.
Потом Тетерин вежливо поблагодарил Никиту за помощь и разъединился.
Кормили в местной столовой так себе. Ассортиментом меню не блистало, мясо в тарелке следовало искать с фонарем. Но калорий в каше было вдоволь.
Рядом с Поповичем обедали два молодых лейтенанта. Один из них похохатывал. Помогаем, дескать, голодающим детям Берлина, тем и объясняется скудность пайка.
Позднее майор снова увидел этого парня. Тот командовал солдатами, которые во дворе разгружали автомобильный прицеп со старой мебельной рухлядью. Одинаковые унылые шкафы с подломившимися ножками, стулья, столы.
Вихрастый лейтенант прохаживался, заложив пальцы за широкий ремень, и покрикивал на взмыленных грузчиков:
– Антипов, чего ты
