– Есть новости, товарищ офицер? – слабым голосом спросил старик Шабалдин. – Юленька сказала, что вы хотели навести справки.
– Пока ничего определенного, товарищ директор, – сказал Вадим, присел на корточки, поворошил веточкой тлеющую головешку. – Вопрос позволите, товарищи? Вы уверены, что немцы вывезли из музея все ценности? Ведь это не только экспозиции в многочисленных залах. Есть запасники, изделия, отправленные на реставрацию.
– Эх, молодой человек!.. – Шабалдин покачал головой и закашлялся. – Увы, за истекшие два с половиной года мы не отправили на реставрацию ни одной картины. Мастерская закрыта. Немцев этот вопрос мало беспокоил, хотя мы не раз его поднимали. В сорок первом году часть ценностей была потеряна. Это замечательные полотна, скульптуры, нумизматические коллекции. Пропала прекрасная библиотека графа Черкасова. Что-то сгорело, что-то разворовали, сломали, утопили. Все, что осталось, мы включили в новый реестр. Кто же знал, что им и воспользуются фашисты, когда станут собирать экспонаты для вывоза в Германию? В запасниках, увы, два раза случались пожары. Однажды после буйной офицерской вечеринки с участием женщин непристойного поведения загорелся Розовый зал, пострадали Суриков и Серов, а также две античные скульптуры. Кое-что нам удалось припрятать, не без этого. Приходилось рисковать. Нас расстреляли бы, вскройся этот факт. Несколько полотен находятся в тайнике, устроенном в зимнем саду. Кое-какую посуду мы пристроили под фонтаном.
– Пьяные полицаи как-то пришли, – мрачно сообщила Матильда Егоровна, кутаясь в шаль. – Тыкали штыками в Крамского, отдирали лепнину со стен. Аркадий Петрович так рассвирепел!.. Мы думали, он своими руками их задушит.
– Да, имелось неумолимое желание такого рода. – Старик усмехнулся. – Женщины оттащили. Хорошо, что в соседнем зале немецкий офицер прогуливался. Он решил покрасоваться перед Юленькой, да так гавкнул на этих негодяев, что они хвосты поджали и убежали.
– Вас убили бы, Аркадий Петрович, – заявила Юля. – Просто случай помог. Вадим Викторович, именно вмешательство товарища Шабалдина не раз помогало остановить кражу или осквернение наших раритетов. Это такой мужественный человек!..
– Не смущайте меня, Юленька, – сказал старик. – Что вы выдумываете? Все мы выполняли свою работу, два с половиной года хранили наши экспонаты, но, к сожалению, не смогли предотвратить то, что случилось в последние дни.
– Я коллекцию монет припрятал в саду под клумбой, – проворчал Сурков. – Немцы все стаскивали к входу. Я коробку ногой с крыльца скинул, когда никто не видел, а потом, как стемнело, закопал.
– Вы тоже молодец, Валентин, – сказал Шабалдин. – Что бы мы делали без этого человека, товарищ капитан. Он и шофер, и сторож, и мастер по мелкому ремонту. Если надо, может с полицаями договориться.
– Вам платили жалованье? – спросил Вадим.
– Да, мы понимаем, что это звучит отвратительно, – подумав, сказал Шабалдин. – Возможно, мы в чем-то виноваты. Со стороны виднее. Я далек от того, чтобы кого-то обвинять, но нас все оставили. Если бы не самоотверженность наших сотрудников, не чувство долга, любовь к своей работе, порой доходящая до фанатичности… – Шабалдин недоговорил, закашлялся.
Все остальные понуро молчали.
– Нам платили в среднем по шестьдесят марок, – опустив голову, сказал Сурков. – Не до шику, но на жизнь хватало. Руководство получало больше, рядовые сотрудники – меньше.
– Аркадий Петрович все свои сказочные богатства тратил на то, чтобы нас прокормить, – пробормотала Матильда Егоровна. – Покупал какую-то одежду моей старенькой маме, добывал дефицитные лекарства.
Капитан чувствовал себя неловко. Он скомкал беседу и покинул компанию.
Завершался очередной день. В лагере догорали костры, гремели ведра и котелки. Партизаны расползались по норам.
– День прошел, да и хрен с ним, – выдал где-то поблизости неугомонный Чернуля. – Завтра наши в наступление пойдут. Отвечаю, мужики. У меня видение было.
Вадим завернул за скалу, пролез через кустарник и спустился в овраг, по дну которого протекал ручей. Он сполоснул лицо, вытер руки о штаны и удрученно покачал головой. Мол, упростились вы до предела, товарищ капитан. Потом Сиротин сел на поваленное дерево и закурил.
Сквозь перекрещенные ветки подглядывала луна, тихо журчал ручей под ногами. Суета партизанской жизни здесь совсем не чувствовалась. Он даже отключился на пару минут. Вздрогнул, когда поблизости переломилась ветка.
– Простите, это я. Вы позволите присесть рядом?
– Да, Юля, пожалуйста. Вам не пора спать?
– Скоро пойду. Пока не спится.
Она сидела рядом, скромно сложив руки на коленях. В лунном свете прорисовывались курносая мордашка, запавшие глаза. Отмытые волосы венчал берет, натянутый зачем-то на самые уши.
– Вы не смущайтесь, курите, – прошептала девушка. – Я привыкла дышать табачным дымом. Немцы не церемонились, когда приходили в музей. Не все, конечно. Даже среди них встречались воспитанные люди. Мне кажется, вы хотели что-то сказать, но не решились в присутствии Аркадия Петровича. – Она повернула к нему лицо.
В глазах ее поблескивал печальный лунный огонек.
– Теплоход «Карл-Теодор» разбомбила советская авиация на полпути между Крымом и Румынией, – не стал он кривить душой. – Теплоход затонул вместе с пассажирами и грузом.
– Боже мой! – Юля закрыла лицо руками и застыла.
– О судьбе второй части коллекции ничего не известно. Есть серьезное опасение, что немцы вывезли ее на подводной лодке. Но подтверждений пока нет.
– А если не вывезли? – В глазах ее блеснула искорка и погасла. – Скажите, Вадим, это можно как-то уточнить?
– Сходить в порт и спросить? – Он пожал плечами. – Боюсь, Юля, что задачка сложнее, чем кажется.
«Но нет ничего невозможного», – вдруг подумал капитан, чем крайне удивил самого себя.
– Да, это глупо, немцы не станут ждать. – Юля погружалась в оцепенение. – Мы ни в коем случае не должны это говорить Аркадию Петровичу. Такие новости его убьют. Значит, все было напрасно. Два с половиной года мы пытались сохранить коллекцию, пусть не всю, но самую значительную часть. Нам многое удалось. Мы часто шли наперекор совести и страху.
– Я постараюсь все выяснить,
