— Всего несколько раз, но встречался. Он когда-то проект Базарина курировал, и помните, я вам о назначенном нам начальнике рассказывал? Который все наше дело развалил? Так это его родственник был.
— Тот самый хлыщ, что вам потом репутацию подмочил? Как там его звали?
— Светозар Иванович Мусоргский. Но его, простите, за глаза иначе, чем Светочкой, никто у нас не называл.
— «Могучая кучка», блин, — всплыла еще одна ассоциация с композиторами, или это из другой оперы?
— Что, простите?..
— Не лучшая ему характеристика, говорю, — не стал я пояснять Бушарину свой ассоциативный ряд.
— Не будь его, мы бы с вами не встретились, — мягко улыбнулся профессор.
— Александр Леонидович, я бесконечно счастлив, что встретил вас. Не смущайтесь, я говорю от чистого сердца. Ну, и еще немного от нашего с вами туго набитого кошелька, — решил разбавить я пафос собственной речи, видя, что проф едва-едва сдерживает слезы. Так-то он был спокойным человеком, но еще не прошедшее возбуждение после публичного выступления повлияло на его эмоциональность. — Но это не значит, что я буду благодарен какому-то деляге от науки, который организовал вашу травлю. И, согласитесь, государство от этого проиграло. Ведь точно так же мы могли и не встретиться. Я искренне верю, что ваш гений все равно пробил бы себе дорогу, но…
— Спасибо, Егор, — Бушарин перебил мой панегирик, окончательно растрогавшись, — Так вот, о Грушине… — проф высморкался в платок, скрывая волнение, вызванное моими словами, — При всем моем неуважении к его племяннику, Петр Ильич курирует почти все работы с алексиумом в нашей империи. И по праву считается признанным авторитетом в этой области. Я не могу гарантировать, что его многочисленные монографии написаны им самим, все-таки Светочка брал с кого-то пример, набиваясь в соавторы, но он основательно… как вы там выражались? — в теме. Да, он честолюбив, и любит напомнить, что обласкан императором, но тот же Тимофей Михайлович не раз высоко о нем отзывался, а это что-то да значит.
Скоропостижно скончавшийся когда-то научный руководитель Бушарина был для него путеводной звездой и примером для подражания, это я давно заметил. Но раз именно Тимофей Михайлович Базарин вывел в теории ту самую схему, с которой мы благополучно стригли сейчас купоны, то его рекомендацию стоило принять к сведению.
— Значит, умен и в теме… Что-то еще?
— Знаете… — Проф замялся, но все же честно признался, — Это, конечно, только мое мнение… но мне кажется, что он больше не по физике, а по биологии алексиума…
Опаньки! Утверждение на грани крамолы. Любые опыты над одаренными были строжайше запрещены — это было прописано в законодательствах всех стран, считающих себя хоть сколько-нибудь цивилизованными. За ту же флешку, что по незнанию была скопирована мной с компьютера Залесского, полагалось весьма суровое наказание без учета любых смягчающих обстоятельств. Правило, что чаще нарушалось, чем соблюдалось, но тем не менее ни одно государство не рискнуло бы признаться в подобных исследованиях. Серьезное и опасное заявление.
— Я понял вас, Александр Леонидович.
— Егор, я знаю, вы…
— Я понял, профессор, не стоит повторять.
— Тогда я спокоен.
— Рус, ты услышал, если что-то найдешь дополнить?..
— Утром информация будет на вашем столе.
* * *Ничего особенного справка от Францева на следующий день не содержала. Разве что наличие сразу двух постоянных любовниц у Петра Ильича, но тут мог только поаплодировать: в таком возрасте, обычный неодаренный человек, да еще будучи женатым! В общем, не совсем то или, точнее, совсем не то, что я искал. Мне гораздо интереснее было, мог ли академик знать обо мне что-то сверх общедоступной информации, потому что подобная осведомленность шла вразрез нашим договоренностям с императором и Милославским. Я, конечно, имел подозрения, что «хозяин земли русской» мог быть и хозяином своему слову, но как-то не вязалось это с создавшимся у меня впечатлением о Константине Втором.
Вот таким, полным сомнений и опасений, я и явился на запланированную экскурсию.
— К сетке лучше не подходить, следуйте по дорожке, — на КПП, а просто вахтой назвать это сооружение не поворачивался язык, порадовался, что не позвал никого в компанию — пропуск был выписан только на меня. Ассистент Грушина, встретивший у входа, недоуменно косился на вольеры с нетипично ведущими себя «одаренными» собаками. Не знай я, что подобные твари пылают ко мне необъяснимой любовью — тоже бы занервничал от их тоскливого воя и лая. — Да, чтоб вас!.. В первый раз вижу такое!
— Серьезная охрана, почти как в казначействе, — неловко пошутил я в попытке отвлечь сопровождающего от странного поведения животных.
— Так не шуточки! — не разделил моего легкомыслия ассистент, — Здесь около десяти тонн алексиума!
— Нехило! — польстил я проводнику, начисто игнорируя факт, что под будкой моего Бобика уже было закопано примерно столько же метеоритного железа. Болота Карелии были не единственными болотами в стране, а при наличии скоростного доспеха, расстояния меня не сильно ограничивали. Но это так, к слову.
— На ночь собак выпускают, так что пробраться в комплекс невозможно. Да и сами лаборатории расположены под землей, и там самая современная защита. У нас все на самом высшем уровне! — Похвастался мне молодой ученый.
С умным видом, поддакивая в нужных местах, выслушивал дифирамбы системам безопасности. Если верить собственному видению, замаскированные ловушки действительно были натыканы довольно густо. Реже, чем пытался втереть мне спутник, но чаще, чем этого требовал здравый смысл. Складывалось впечатление, что алексиума на их обустройство было потрачено чуть ли не столько же, сколько хранилось в комплексе. Машинально начал прикидывать, как стал бы штурмовать это здание, потом одернул себя и сосредоточился на поисках путей отхода — на душе было неспокойно.
Радушный академик принял меня в свои объятья и повел знакомить с поднадзорным хозяйством. Вникая в не всегда понятные комментарии, пытался параллельно разобраться в себе, потому что ощущал себя двояко. С одной стороны хотелось облегченно рассмеяться: ничего-то вальяжному ученому обо мне не было известно, а экскурсия была банальным разводом на деньги богатенького юнца. Здесь мы с моей любимой паранойей в очередной раз сели в лужу. С другой — даже обидно, я ж тут весь из себя
