Он вряд ли бы дотянулся до второго слоя – но и скрываться там можно было от силы несколько минут.
– Я не могу… слишком долго… – Фюмэ даже засветился. Он сосредоточился на том, чтобы выставить «щит» перед Эмпириумом, и перестал обращать внимание на прочее. Новый Пресветлый, еще не утвержденный Инквизицией, наконец обрел сумеречный облик – ослепительно-белая фигура в сверкающем плаще до самой земли и с волосами до плеч. Не хватало лишь нимба и крыльев за спиной.
К нему сзади скользнул Рауль, положил левую, живую руку на плечо. Правую, стальную, окутывало голубоватое сияние; мерцали, точно лампы Порт Монументаль, вделанные в этот шедевр магической инженерии кристаллы.
Леонид плавно развернул камеру в их сторону. И вовремя – рядом с Фюмэ встала Мари. Она положила ему руку на другое плечо.
Они простояли так минуту, а между ними и черным опрокинутым конусом инферно висело маленькое солнце.
Потом Леонид увидел, как Мари пошатнулась.
Можно сколько угодно называть проклюнувшийся из желудя росток дубом. Однако по-настоящему могучим деревом ростку суждено будет стать лишь через несколько лет, а то и десятилетий. Можно сколько угодно убеждать вчерашнюю слабенькую Иную в том, что она – Великая. Однако это не прибавит ей уверенности и умений. Мари следовало бы год за годом расти под присмотром мудрых наставников, постепенно набираться сил и навыков, а ее сразу кинули в самое пекло, даже не дав времени отойти от потрясений и привыкнуть к собственным возможностям, оценить их, научиться использовать…
Александров уже был свидетелем тому, как непринужденно Инквизиция берет паузы, когда дело касается жизни и здоровья Иных, запятнавших себя участием в заговоре: никто из Старших Инквизиторов даже не помыслил прийти на помощь несчастным Кастелену, Бурдонэ и Дюрану в их отчаянной попытке остановить Эмпириум перед входом на выставку. Мадемуазель Турнье, несмотря на свой новый статус, столь же небезупречна в их глазах. Великая Светлая – так что ж? Не будет Великой – не будет и проблем с нарушением баланса в пользу и без того самого сильного Ночного Дозора Европы. Инквизиторов это вполне устроит. С них станется пожертвовать Мари! А сама девушка слишком ответственна, чтобы повести себя как-то иначе, даже твердо зная, что может выступить в роли разменной фигуры.
Не раздумывая более, Александров бросил камеру, подбежал к Мари и схватил за свободную руку в тот самый момент, когда она уже готова была лишиться чувств. Пальцы девушки были холодны; скорее всего в таком состоянии она даже не почувствовала его прикосновения. Леонид занял место в новом Круге Силы. Дон Рауль через плечо покосился на него. Правда, дозорный не смог определить, с одобрением ли – совсем недавно Инквизитор наказал ему снимать и не вмешиваться. Неужели он тоже из тех, для кого судьба Мари – всего лишь судьба заговорщицы, которой надлежит искупить свою ошибку жизнью?
Так или иначе, вмешательство Александрова помогло удержать Круг. Почему-то некстати мелькнула в голове детская сказка про репку. В роли мышки, правда, должен был бы выступать Король, но места в их цепочке перераспределились несколько иным образом.
Совсем скоро дозорный ощутил тошноту и вызванную слабостью дрожь во всем теле – то же самое он испытывал, когда держал руку в огне камина, отдавая последние крохи Силы Брюсу. Вот только тогда нехватка дыхания, головокружение и прочие физические недомогания были иллюзорными; теперь же Леонид ясно сознавал, что грядущий обморок будет самым настоящим.
Обморок – а за ним и окончательное небытие.
Никто не придет, никто не выручит. Память услужливо подкинула пудовые кулаки городового и мягкий уверенный голос дознавателя – как символ отчаянной безысходности из той, еще человеческой жизни. А следом за этим образом – другой, не менее яркий: сияющая снежная равнина за окошком поезда, увозящего молоденького Леню из отчего дома. Безупречная целина, бесконечный чистый лист, в который так мечталось вписать свою историю… Не вписал. Не успел.
«Яков Вилимыч! – мысленно возопил Леонид, потому что взывать больше было не к кому. – Выручай!»
Странный холод ощутился где-то в самой глубине души. Брюс усиленно раздувал мехи над какой-то из жаровен в своей воображаемой башне. Пламя не давало тепла, но пересылало чуть-чуть Силы. Едва-едва. Но и за это Леонид был необыкновенно благодарен.
А затем краем глаза он увидал, как, разбрасывая ресторанные стулья, со второго слоя вырвались Шагрон с Верленом. Темный в образе двуногого аспида толкнул Крысиного Короля вперед, а тот размахнулся и что-то метнул. Что-то черное и крутящееся.
Леонид сумел разглядеть снаряд.
Верлен сотворил еще одно проклятие. На этот раз, видимо, он проклял все и всех совершенно искренне, а не просто потому лишь, что такова его природа. Этот черный вихрь еще не успел превратиться в воронку, а являл собой подобие диска.
Эмпириум сорвался с места и встретил диск. Раздался треск, какого, наверное, не слыхивал этот слой Сумрака. Сгусток Света перестал быть шаром, раскрывшись в громадный огненный цветок. Его лепестки теперь жалили большую воронку инферно, а та неожиданно пошла на попятную, отшатнулась.
Тьма боится Света, что бы она про себя ни думала.
В разные стороны летели молнии и нечто вроде огненных метеоров. Один такой все же поразил Верлена. Переворачивая столы, Крысиный Король пронесся через всю площадку и вылетел наружу с противоположной стороны. Свет наверняка убил его раньше, чем тело коснулось земли. Лелю с товарищами так и не получил своей добычи, а отсрочка, данная Инквизицией, пропала втуне.
Эмпириум пожирал воронку, но и сам таял. Его лепестки становились все меньше и меньше, и зрелище все больше напоминало маленькое солнечное затмение над Эйфелевой башней.
Леонид не видел последних сполохов и последних секунд жизни того, кто еще недавно был Брианом де Маэ. Он подхватил на руки Мари. Девушка была без сознания. Фюмэ тоже изрядно досталось, но его спасли многочисленные артефакты.
– Какую ленту вы упустили, юноша! – устало сказал дон Рауль.
«Зато я не упустил другого, – думал Леонид, пошатываясь под весом своей хрупкой ноши, – и Эмпириум меня задери, если я сделал неправильный выбор!»
Над башней уже не было ни Тьмы, ни Света. Только серое марево.
Они вышли из Сумрака все вместе. Шагрон и Фюмэ вернулись к привычному облику людей, Рауль снова как будто бы обрел две живые руки и сменил костюм, более подходящий Дону Джованни из оперы Моцарта. Он не забыл прихватить с собой камеру Леонида.
– Пусть господин Мельес снимет лучше… – с запозданием ответил испанцу Александров, усаживая бесчувственную Мари на ближайший целый стул.
Аура девушки была странной. Более сглаженной и тусклой, чем обычно.
Он сам едва не падал от усталости и мечтал почему-то о большом прянике или куске сахара… он даже
