– Я должен поблагодарить вас от имени Ночного Дозора, месье, – сказал Фюмэ Шагрону. – Еще немного, и мадемуазель Турнье лишилась бы жизни.
– …А так – всего лишь стала пустышкой. – Последнее слово Евгений произнес на русском.
Леонид понял его. В Ночном Дозоре, правда, работников, что полностью лишились Силы, называли выпитыми. Темные же в выражениях не церемонились.
– Это поправимо, – заметил Фюмэ.
– Я буду свидетельствовать об исключительной роли и даже героизме сеньориты, – сказал Рауль.
– Мне, право, неловко, господа, – сообщил Евгений. – Я, выходит, и здешнему Дневному на руку сыграл. Мадемуазель теперь к следующей выставке только в Сумрак войти сможет. Честно скажу – мне жалко, Тьма меня задави. Хотя она и Великая.
– Величие и магия женщины, любезный, – дон Рауль натягивал перчатку на искусственную руку, – от способностей Иной не зависят. Поверьте моему опыту.
* * *Настоящий конец этой истории, однако, наступил не на Эйфелевой башне. И не весной, а осенью одна тысяча девятисотого года.
Самая большая торгово-промышленная выставка в истории человечества подошла к концу. Уже состоялось большое торжественное закрытие с участием президента и всех мэров Франции и грандиозный банкет в саду Тюильри. Еще ранее, 18 августа, прошло вручение наград, коих Россия получила более полутора тысяч, из них 212 – высших и 370 – золотых медалей. Публики в последние октябрьские дни выставки являлось, как ни странно, больше обычного. К тому же администрация снизила цену входных билетов до двух су в последний день, а к полудню и вовсе до одного су. Раздосадованные торговцы билетами, которые напоследок рассчитывали на крупные барыши, стали в пику администрации раздавать эти билеты даром.
Некоторые павильоны улицы Наций закрылись уже в четыре часа, и толпа не смогла туда попасть. Экспозиты Иных во дворце Трокадеро были закрыты и того раньше.
Иные тоже раздали все заслуженные награды, в том числе и тем, кто участвовал в событиях Дня без Договора и последующих дней. Евгений получил от Инквизиции право открыто пользоваться сумеречным именем Шагрон. Фюмэ утвердили на посту Пресветлого коннетабля Парижа, более того – битва с Эмпириумом намного подняла его силу.
Английская делегация за поимку мятежников удостоилась также множества преференций. Самым неожиданным известием стало то, что ее комиссара Артура направляют в Москву. Инквизиция, конечно же, не могла не пойти навстречу, учтя все его заслуги. Но главное объяснил Леониду Семен Павлович, с которым тот снова оказался рядом на церемонии закрытия.
– Слухи тут ходили, Претемный наш давно об отставке просил, – поведал Семен. – В Европу ему хотелось, на покой. Он же, почитай, еще при Петре на должность заступил, а сам из голландцев. Выходит, нашли ему замену. Только вот почему варяга? Не к добру это…
Леонид был согласен, что не к добру. Необычайно хитрый англичанин внушал ему безотчетную тревогу. Что такой комбинатор станет делать в Москве? А он явно отправляется туда неспроста. Доказал свои умения в Париже.
– А самое-то неприятное другое, – подумав, заговорил опять Семен Павлович. – Я в Дозоре ведь уже много лет. Примета есть такая, Леонид Сергеич: раз Претемный сменился, жди и Пресветлого нового. Или наоборот. Видел, как этот ихний коннетабль перед Инквизиторами стелется? Чует – скоро и его попросят.
Однако самое неожиданное случилось потом. С мадемуазель Мари Турнье были сняты все обвинения со стороны Инквизиции. Фюмэ, естественно, немедленно выхлопотал ей все необходимые разрешения на восстановление сил и способностей.
А Мари – отказалась.
Великая Светлая, не успевшая привыкнуть к своему рангу, предпочла остаться человеком, хотя испросила оставить ее на службе в Дозоре. Фюмэ был крайне разочарован, но – согласился и с этим. Он понимал Мари. Контрибуция Темным за право иметь в штате Великую должна была бы соответствовать ее рангу. А это значило – лицензии на жертвоприношения детей, наведение порчи и множество иных мерзостей.
Именно потому так тщательно скрывал правду Градлон.
Мари оказалась вполне достойной ученицей. А Леонид, похоже, только сейчас понял, почему же французский Ночной Дозор считается лучшим в Европе.
Сегодняшний вечер был особенным. В восемь часов в последний раз вспыхнули все светочи, которыми были унизаны выставочные постройки. Воды Сены трепетно отражали этот сонм огней. В десятом часу начался мелкий дождь, заставив полумиллионную толпу бежать в театры и кафе. У Порт Монументаль появились отряды республиканских гвардейцев и городовых, выстраиваясь вдоль ограды выставки.
Но Леонид и Мари были далеко и от Марсова поля, и от Эспланады Инвалидов, и от моста Александра III. Они снова поднялись на галерею химер Нотр-Дам.
В детали был посвящен лишь Фюмэ. Благодаря ему в этом районе сегодня не было Светлых патрулей, а Темные почему-то передумывали идти в сторону острова Ситэ, если вдруг им приходила в голову такая мысль. Наверняка Фюмэ растратил на такое наваждение давно хранимое право. Впрочем, Париж все еще толпился вокруг выставки, там же было усилено присутствие сантинель – и подозрений ни у кого не возникало.
Сложнее было с Инквизицией.
Однако накануне Леонид с запиской от Фюмэ и огромным чемоданом явился в приемную Европейского Бюро, все еще обретавшуюся в Трокадеро. Там он попросил встречи с сеньором Раулем. Леонид передал испанцу чемодан со всеми своими лентами, отснятыми на выставке. А в конце присовокупил одну просьбу и добавил, что просьба эта лично от мадемуазель Турнье.
Мастер клинка подкрутил ус и обещал сделать все, что будет в его силах.
Леонид не сомневался, что возможностей у отчаянного испанца немало. Потому он был уверен: следящие инквизиторские чары, опутавшие собор, будут сегодня следить за кем-то другим. По крайней мере смотреть в другую сторону.
Чтобы сделать конспирацию еще лучше, Леонид с Мари прошлись по дорогим магазинам готового платья. Купили костюм и новые ботинки, а девушке новую шляпку. На галерею они взошли, не расставаясь с коробками и свертками.
Но в главной шляпной коробке лежал все же не головной убор.
Оказавшись на галерее, Леонид огляделся. Здесь все было, как и в первый раз, разве что ветер не так нещадно трепал полы длинной юбки его спутницы. Невидящим взором смотрел на вечерний Париж Рауль д’Амбуаз, Пресветлый коннетабль из мушкетерских времен. А рядом с ним темным силуэтом на фоне далеких огней виднелась другая химера, успевшая за необычайно короткое время побывать узилищем сразу для нескольких Иных – для Бриана де Маэ, Мари Турнье и, наконец, Градлона.
Леонид поставил коробку на пол, снял крышку и сдернул ткань с друзы. По соглашению с Ночным Дозором Москвы эта реликвия отходила Дозору Парижа. Французы, в свою очередь, сделали русским коллегам щедрый подарок – его увез в Россию Семен Павлович. Шагрон, кстати, укатил домой не на поезде, а
