– Мы, вашбродь, у моста сели, дождались того ешелона клятого. Рванули рельсу, как и было говорено, с двух сторон, как тольки паровоз на землю съехал. Потом германов постреляли, каковые из вагонов вылазили. Вопчем, хто мог, обратно утекамши были. Потом, правда, возвернулись. Хотели через речку выше по течению перебраться, да хотелки той не хватило, кто потоп, кто пулю свою поймал. А мы вагончики-то зажгли и потушить не давали, даж когда колбасники две орудии притащили. А когда разгорелось, обратно отправились. Оне, наверно-сь, и поселе горят… А потом чуем, где-тось рядышком пушки бухают. Ну, мы на огонёк и завернули в гости. Прислугу, почитай, всю вырезали, те и пикнуть не успели. Отломали от пушек прицелы, да и привезли. Вона, их благородию сдали под роспись.
– Да не переживай, никто на них не позарится, получите свои Георгии, – успокаивает Анатоль недоверчивого служаку.
– Ну дык, ясно дело, шесть орудиев – шесть крестов. Тока, вашбродь, шоб по закону-то было! Половину Егориев обчеству на решение!
– Вот об этом со штабс-капитаном Пепеляевым договаривайся, мы-то тут при чём? – пытаюсь урезонить въедливого, как клещ, разведчика.
– Дык эта… вашбродь, вы бы присоветовали ему… Мол, надоть народ уважить…
От веселья отвлекают звуки отдаленной перестрелки, и почти тут же дежурный «пейджер», сообщает, что вышеозначенный штабс-капитан очень срочно желает поговорить со мной…
– Гуров, слушаю вас, Анатолий Николаевич.
– Денис Анатольевич, германцы зашли со стороны бригадных казарм. Сейчас их там сдерживают «дезертиры», я посылаю в помощь два пулемёта. Но не уверен, что этого хватит…
– Вас понял, сейчас подъеду, пошлите кого-нибудь переключить стрелки!.. Бегом к броневагону, команда «Заводи!». – Отправляю вестового и снова слушаю Пепеляева, больно уж интересные вещи он рассказывает.
– …Тарахтит и тарахтит, потом догадались включить, аппарат выдаёт странную телеграмму из Русино, сплошной набор латинских букв. И постоянно одну и ту же комбинацию… Вот, зачитываю: «вэ», «эс», «тэ», «эр», «е», «цэ», «аш», «а», «игрек», «тэ», «е», «жэ», «о», «эс», «тэ», «е», еще «игрек». – По интонации слышу, что штабс просёк фишку и теперь развлекается.
– Анатолий Николаевич, спасибо за отличную новость! Конец связи!
* * *Полторы версты до казарм проскакиваем быстро; броневик, чуть наклоняясь, вписывается в поворот, в командирском перископе мелькают редкие деревца, переходящие в достаточно густой березняк. Впрочем, такая идиллия продолжается недолго; ещё при подъезде к первым же складам впереди слышна ожесточенная перестрелка, причем обе стороны явно стараются не уступать друг другу. Огибаем постройки и выкатываемся на всеобщее обозрение как раз в тот момент, когда гансы изо всех сил пытаются взять штурмом казармы, где засели обороняющиеся «ополченцы». Первыми под раздачу попадают два расчёта германских машиненгеверов, уютненько устроившихся у рельсов и пытающихся заткнуть огнем огрызающихся в окнах первого и второго этажей «ферфлюхте руссен». Заметив подъезжающую железную коробку, немцы справедливо решают, что это жу-жу неспроста, разворачивают пулеметы и пытаются нас притормозить длинными очередями, безобидно барабанящими по броне. Ню-ню, наивные немецкие мальчики! Кто же с голой пяткой на шашку прыгает? Хотя при такой плотности огня могут и в смотровую щель засадить…
– Носовое, картечью – огонь! – Снова суюсь в башню. Во, блин, как на флоте, не хватает только андреевского флага.
Спиридоныч, не оборачиваясь, кивает головой и наклоняется к прицелу. Заряжающий со снарядами в руках балансирует рядом. Пара картечных выстрелов быстро приводит в адекватное состояние оставшихся в живых пулемётчиков, которые, развернувшись к нам спинами, изображают «полный вперед!» к лесу с оставшимся в целости «ноль-восьмым». До тех пор, пока их не догоняет длинная очередь.
– Левый борт, отсекай гансов от железки! Правый борт, – огонь по штурмующим! Орудия, – шрапнелью по скоплению пехоты!.. Огонь на поражение, мочите всех, не дайте им приблизиться! Закинут внутрь гранату – всем кисло будет!
Повинуясь взмаху руки, наш «стармех» Карл Шекк переводит движки на малый ход, чтобы не так болтало и пулеметчики могли нормально целиться. Отсек снова наполняется грохотом выстрелов и кислым запахом сгоревшего пороха. Продвигаемся вперёд, «разрезая» гансов на две неравные части. Поменьше – тех, кто пытался добраться до казарм и не успевших смотаться, и побольше – кто сначала бежал помочь своим камрадам, а потом при появлении страшной шайтан-арбы развернулся на сто восемьдесят градусов и дал по тапкам, стараясь спрятаться в березняке, который особой преграды для картечи не представлял…
Так, слева всё в порядке, а справа?.. Да твою ж мать!.. Идиоты!.. Заметив подошедшую подмогу, «ополченцы» не нашли ничего лучшего, чем повыпрыгивать из окон и схватиться с оставшимися гансами врукопашную!..
– Правый борт, дробь стрельбе!
Пулемётчики, заметившие этот цирк одновременно со мной, сами прекращают стрелять, добавив к моим не очень хорошим мыслям несколько громких и впечатляющих матерных конструкций. В принципе, я их понимаю. Зелёный молодняк, ничему не наученный в запасных батальонах и использующий не самую плохую в мире винтовку в качестве оглобли имени Васьки Буслая в стиле банальной деревенской драки… Если бы у немцев здесь были окопные ветераны, а не резервисты ландвера не первой свежести, неизвестно, чем бы всё закончилось.
Через несколько минут народ закончил упражняться в мизерикордии и даже изобразил неровное подобие развернутого строя.
– Наблюдать за лесом, моторы не глушить! – Спрыгиваю на землю и принимаю доклад пепеляевского унтера, назначенного, как понимаю, главным:
– Вашбродь, четвертая рота опосля отбития атаки неприятеля построена! Докладал старший унтер-офицер Федоскин!
– Вольно, герои!.. А скажи-ка мне, Федоскин, какой такой умник скомандовал в штыковую, а? У кого шило в ж…пе колоться начало? Вы же мне сразу четыре пулемёта из боя выключили! А если бы не совладали с германцем, что тогда?.. Покрошили бы они вас и пошли дальше к станции, и где мне потом их надо было бы ловить?..
– Вашбродь, дозвольте обратиться! – зажимая ладонью кровящую рану на плече, из строя подает голос высоченный, как говорится – «полтора Ивана», солдат. – Дык мы все и скомандовали! Сами до себя… Вашбродь, тута за год такого натерпелись, што не тока из винтовки германца бить, руками хотитца до егонного горла добраться, али черепушку вмах расшибить, как горшок щербатый! И вины унтера здеся нетути…
– А представиться не надо, служивый? – задаю ехидный вопрос, одновременно вытаскивая из кармана перевязочный пакет и передавая его собеседнику. – На, держи. Перетянешь рану.
– Рядовой Хотьков! – Боец вытягивается, становясь почти на голову выше остальных.
– Так вы же все добровольно в плен сдались. Значит, знали, на что шли.
– Так, вашбродь, дурни были. Наслушалися… всяких агитаторов. Што, мол, у германца и в плену-то лучшее, чем в полку будет, што начальства с етими… как их… кипиталистами, во… на нашей кровушке деньгу зашибают… Вот и пошли сдаваться…
М-дя, знакомая картина…
