– Так ты, пострел, и дома успел побывать?
– Ага. Сдал последнюю экзаменацию раньше и на пару деньков заскочил родню повидать. Его превосходительство «попросил» гостинчик передать своему «дядьке» – пестуну ещё с турецкой. А тот аккурат рядом в нашей станице живет. Батя очень рад был, мол, теперь мы, Митяевы, не какая-нибудь голытьба, сын вон в благородия выбился. К станичному атаману меня потащил представляться. Чуть со всеми своими друзьями на радостях не передрался, зато опосля всю ночь за столом мирились, поутрени бабки своих дедов-казаков еле по домам растащили. До сих пор, наверное, сидит, пистолетом любуется. – Михалыч как-то одновременно застенчиво и озорно улыбается. – Я ж ему часы ручные в подарок вез, но он, как кобуру с люгером увидал, так и начал её глазами облизывать, что твой Полкан косточку сахарную. Сдуру дал ствол поглядеть, а старики тут же пошли на двор меткость свою проверять, – я с собой два десятка патронов захватил. На выстрелы вскоре сам станичный примчался. Шуметь было начал, но после пары чарок смилостивился. Короче, вся станица, как ты говоришь, на ушах стояла… Трофей бате оставил, ну, да не беда, себе я ещё добуду.
– Гриша, не парься по этому поводу, Анатоль завтра-послезавтра со своими вернётся, привезёт кучу всего, возьмешь любой… – сначала успокаиваю Митяева, затем подначиваю: – А шашку не просили в подарок?
– Не, брат, тот, что с бою добыт, дороже всего будет. А Гурду кто другой с меня только с мёртвого возьмёт. Али сыну передам, когда старым стану. – Михалыч ласково поглаживает рукоять, кончает балагурить и говорит уже серьёзно: – Я, Денис, ему рассказал, что мы с тобой – как сродственники теперь. В общем, просил он сказать тебе, что отставной вахмистр Михайло Митяев просит в гости пожаловать, как оказия будет. Род наш не шибко, конечно, богатый, но встретить обещал честь по чести… Да, и расскажи-ка, как вы там без меня повоевали. Наши про свои подвиги уже все уши прожужжали, а про тебя – молчок, лыбятся и к тебе, значит, посылают за новостями.
Повествую о наших приключениях в Барановичах, с удовольствием наблюдая за все более отвисающей челюстью собеседника. Узнав о знаменах, Михалыч от всей души лупит кулаком по столу, чуть не развалив столь необходимый предмет мебели с одного удара:
– Шестнадцать?! Эх, меня там не было!.. Да это же!.. Да за это ж всем Георгиев понадают!..
– Не знаю, что нам за это сделают или по какому месту, как ты говоришь, понадают, но сейчас вот приведу себя в надлежащий вид, чтобы понравиться генералам, и везу трофеи в Ставку. Вот там все и будет ясно. Хотя следующий Георгий мне пока что не по чину, не выслужился ещё. Да и не в орденах дело, фронт прорвали, германцам от души вломили, да и сейчас сей процесс, насколько я знаю генерала Келлера, не закончился, а идёт полным ходом. Так что, до Берлина, как бы ни хотелось, не дойдём, но драпать гансам далеко придётся. Если наши «полководцы» не подведут.
– А с чего бы им? Все ордена в первый черед на них посыплются, нам уже потом, да что останется.
– Нет, Михалыч, не только в наградах дело. Как тот же Земгор на поставках наживается, рассказывать не надо? И, я так думаю, многим генералам с этого не рупь, не два и не десять перепадает. Вот и получается, что не в их интересах быстро войну заканчивать.
Про британские и французские подковерно-эротичные телодвижения я Грише пока рассказывать не буду, уж больно долгим этот разговор получится, а мне спешить надо. Тряпочки немецкие сдать и хоть что-то узнать, зачем нашего великого князя в Царское Село срочно вызвали и что случилось с императором…
* * *В Ставку удалось попасть только на следующее утро, уехав попутным ночным поездом. К товарняку минские путейцы прицепили «пассажира» третьего класса, который наполовину заполнили случайные попутчики, в основном относящиеся ко всеми любимому Земгору, ехавшие по своим личным делам государственной важности. Увлечённые обсуждением разнообразных способов помощи армии в одолении супостата без ущерба для собственного кошелька, под употребление популярного напитка, получаемого путём заводской перегонки продуктов брожения некоторых видов зерновых, на нас особого внимания не обратили. Ну, едет какой-то капитан в сопровождении пары унтеров, охраняющих два тщательно перевязанных тюка, и пусть себе едет. Каждому – своё. Кому кучу орденов на грудь, и пущай себе дальше геройствует, коль жизнь не дорога, кому – полезные связи и знакомства, явно обещающие светлое будущее с неизменным материальным благополучием. Один из «просветленных», правда, спустя какое-то время направился было к нам, желая, скорее всего, облагодетельствовать своим общением и халявной выпивкой, но по пути наткнулся на два угрюмо-угрожающих и один вопросительный, с лёгким оттенком презрения, взгляда. Посему сделал вид, что ему срочно нужно в тамбур, типа, подышать свежим воздухом.
Так что ночь прошла спокойно. Котяра и Паньшин, давно уже превратившийся из бузотера с лёгким налетом раздолбайства в образцово-показательного унтера, поделили время на двоих, мотивируя тем, дескать, что батальонному командиру негоже представать перед грозны очи начальства уставшим и невыспавшимся. В качестве ответной любезности по приезде завёл их в цирюльню возле вокзала, где пухленький лысенький парикмахер по очереди быстро избавил всех троих от ненужной растительности на голове и на лице и даже побрызгал вежеталем, считая это неотъемлемой частью превращения фронтовиков в цивилизованных людей.
Дежуривший по Ставке полковник после доклада о цели нашего прибытия сообщил, что начштаверх его высокопревосходительство генерал от инфантерии Алексеев скоро освободится, и предложил подождать в приёмной, роль которой выполняла половина соседнего вагона, а мой «почётный караул» направил в расположение охранявшего Ставку Георгиевского батальона – ждать дальнейших распоряжений, с усмешкой выслушав мой инструктаж о том, чтобы не задирали ни
