— Не в моём случае.
— И тогда прекрати или условный рефлекс возбудит меня.
— Ты больной.
— Я мужчина с полуголой цыпочкой, практически запрыгнувшей на меня. Твоя грудь мне давит на плечо, а в руке я держу твою задницу. Нет необходимости, чтобы ты была, бог знает какой горячей штучкой, чтобы спровоцировать мои мысли. Такое происходит с телом, даже если голове безразлично.
— Я имею в виду, думаешь только...
— Я бы так не сказал. Если бы я думал только этим, мы бы не разговаривали. Ты лежала бы подо мной обнаженная. Вместо этого я здесь, выслушиваю твой бред, так что я думаю головой, и ещё как.
Пенни больше ничего не сказала. Подводя всему итог, ей льстило открытие что она не осталась незамеченной. Её мучило, что его голове было наплевать. Что тело и разум, идут по двум дорогам, лежащим далеко друг от друга. Вот, пожалуйста, Маркус был готов трахнуть её, но без участия в банкете его мыслей и сердца, пронзённого терновым венцом. Она была одной из многих, и было хорошо понять это прежде, чем причинить себе серьёзную боль. Она видела Франческу, не так ли? Невозможно соревноваться с ней. Она должна найти решение как выйти из этой глубокой передряги.
✽✽✽На следующее утро, машина чудесным образом завелась. Казалось, что она сделала это специально, подобно старой сводне. Они вскочили на рассвете, руками напились из ручья и отправились в путь. Воздух был морозный, а цвета приглушёнными. Но по мере того как всходило солнце, листья переставали казаться мрамором и вновь становились похожими на сгустки капелек крови.
Они не говорили на продолжении всей поездки, как будто их разделял какой-то секрет. У каждого были свои. Когда они прибыли к дому, Маркус попрощался с ней на лестнице, даже не глядя.
— Только убедись, что не придушишь меня всеми этими «спасибо»! — сказала она его спине, удаляющейся от неё. Он не повернулся, поднял руку, показывая средний палец, и исчез из поля её зрения.
Глава 10
Маркус
Не понимаю, Пенни наивная или глупая. Как только вижу её в этом наряде, мне хочется материться. Я удерживаюсь лишь потому, что вокруг стоят пенсионеры, и потому что поклялся самому себе, обращать на неё как можно меньше внимания. Я едва перекинулся с ней парой слов после того как обнаружил, что интимные части моего тела с удовольствием бы трахнули её, хотя повторяю и повторяю самому себе, не обращать на неё внимания. Чем меньше говорю, тем меньше испытываю стресс. Когда она разговаривает со мной, я смотрю на её рот, и тут же растекается море непристойных мыслей. Не перестаю повторять самому себе: я не хочу трахнуть Пенни, я не хочу трахнуть Пенни. Вместо этого я хочу её трахнуть и ещё как.
Эти мысли что-то странное и необычное для меня и, как правило, я не раздумываю так много – женщина мне нравиться и я её трахаю или напротив не обращаю внимания и прощай.
На этот раз я не перестаю думать о том, чтобы сделать это с ней, даже если этого я и не сделаю. И мне неясно, почему я этого не делаю. Я имею в виду, что требуется? Но самое главное, что со мной происходит? Я видел голых женщин и даже более красивых, чем она. Почему тогда, воспоминание о девушке, увиденной в течение трёх минут, когда она переодевалась без какой-либо чувственности и в полном неведении что за ней следят, приводит меня в состояние постоянного возбуждения?
Что это значит? Мне достаточно просто подумать о её спине, о её тонком позвоночнике, чтобы чувствовать тесное пространство в штанах, занятое безудержной эрекцией?
Будь у меня лишнее время, я бы обратился к врачу, ведь никогда не знаешь, если вдруг подхватил какую-то загадочную болезнь, но у меня нет свободной минуты. Таким образом: меньше фамильярности и держись от меня подальше.
Конечно, я хотел бы задушить её за то, как она одета. Не только из-за эффекта оказываемого на меня, но и потому что я беспокоюсь, что тот же самый эффект она может произвести и на других. Я понимаю, что в некотором смысле она находится под моей ответственностью, и если кто-то переусердствует, то мне придётся вмешаться, чего я хотел бы избежать. Дурочка не понимает, что сделана из плоти и имеет ноги, которые не остаются незамеченным, особенно, если их выставляешь на обозрение из-под юбки, едва прикрывающей задницу. Повторяю: она наивная, глупая или просто маленькая провоцирующая шлюха?
Абсолютно уверен, что тип с расстегнутой ширинкой, подглядывающий за ней через окно автомобиля, наполовину обкуренный, наполовину пьяный, и кто знает что ещё, и мне хочется надрать ему задницу. Но я сдерживаюсь. Я должен успокоиться, я должен успокоиться. Я должен думать о Франческе и необходимости добраться до неё в ближайшее время. Как я всегда повторяю – все остальное дерьмо.
✽✽✽Когда Пенни выходит из ворот тюрьмы – она бледная как смерть. Движется шатаясь, кажется словно маленькая девочка одела высокие каблуки своей матери. Я должен подавить абсурдный импульс поддержать её.
Она рассказывает мне о встрече с Франческой, и её голос звучит тускло и бесцветно. Затем она погружается в молчание, как будто её батарейки разрядились. Я должен быть счастлив, но это не так. Мне очень интересно, что с ней случилось. Но она не отвечает, увиливает от ответа и относится ко мне как к незнакомцу. Ладно, я чужой, но имею право знать, если Франческа вытащила свои мечи. Я должен знать всё о Франческе, и у меня ощущение, что Пенни от меня что-то скрывает.
Курю как проклятый и спрашиваю, не голодна ли она. Едим. Пьём. Писаем. Молчим большую часть времени. Затем машина решает умереть и всё рушиться.
✽✽✽Мы вынуждены спать в машине. Темнота настолько плотная, что её можно разрезать. Обнаруживаю что Пенни в ужасе от этого, она тяжело дышит, как в первый раз, когда я встретил её на лестнице. Не понимаю, почему продолжаю чувствовать ответственность за неё. Я стараюсь утешить её по-своему. Когда смотришь на звезды, ты не можешь бояться.
Худшее происходит, когда мы располагаемся на заднем сидении. Может быть, лучше было разделиться, но она так замёрзла, что ей грозит обморожение. Проблема в том, что обнимать её, чувствовать так близко к моему телу, ощущать её запах, возвращает мое тело к объявлению войны здравому смыслу. Наполняю её грубыми и насмешливыми словами, словно подонок. Правда состоит в том, что я хотел бы наполнить её другим способом. Как только
