— Не говори дерьмо, — пробормотал он.
— Ты можешь делать всякую хрень, а я нет?
— Хватит.
— И почему? До тех пор, пока ты меня провоцируешь и ставишь в неловкое положение, тебя всё устраивает, а я не могу играть так же?
— Играешь неправильно. Я тебе не советую говорить это дерьмо вслух. Я поступаю правильно, но другой, подстрекаемый таким образом, засадит тебе за две с половиной секунды.
— А тебе даже в голову такое не приходит.
— Мне приходит и ещё как. Но я умею себя контролировать. Итак, что мы будем делать?
— Что мы будем делать? Да ничего мы не будем делать!
— Я говорил про тех мудаков.
— Ах… про них. Я... я не знаю.
— Что мы должны делать на этой вечеринке?
— Ничего особенного. Ты только должен сделать вид, что готов целовать землю, по которой я хожу.
Маркус сделал затяжку и покачал головой.
— Нам это не удастся даже после посещения курса актерского мастерства.
— Тогда… ты можешь притвориться, что без ума от меня?
— Хм… у тебя нет плана C?
— Чёрт тебя дери, заработай эти деньги! Если ты думаешь, что не сможешь выглядеть как должен, то мы вообще не пойдём. Лучше тогда оставить всё как есть, и двигаться дальше.
— Так, посмотрим... я мог бы притвориться, что нахожу тебя до безумия сексуальной. Когда я смотрю на твой рот, то хочу зацеловать тебя до крови, что мечтаю каждую ночь часами тебя трахать, и что мне нравится в тебе всё, даже эти дурацкие волосы и то, как ты, словно стерва противостоишь и провоцируешь меня. Тебе хватит?
Пенни не могла говорить, а лишь глотала воздух, словно рыба, выброшенная на берег. У неё пересохло в горле, а себя она чувствовала разогретой и расслабленной, с лёгким головокружением, как после долгого массажа.
— Эм… да... я полагаю, что этого достаточно. Однако не понимаю, и как же ты это планируешь. Ну, знаешь – оплата за сделанную работу, никогда не знаешь наверняка.
— Я думаю, что могу тебе доверять.
— Хорошо, а теперь убирайся отсюда.
— Завтра я тебе поставлю более надёжную блокировку для окна. Эта, похоже, сделана из сливочного масла. Ненадёжная. Когда я выйду, заблокируй хорошо окно.
— Ты волнуешься обо мне?
— Конечно! Без предоплаты, если с тобой что-нибудь случиться, то я рискую не увидеть и доллара.
— Ах, вот, так я и думала.
Маркус спрыгнул на пожарную лестницу, повернулся и иронично помахал рукой на прощание. Пенни в ответ подняла средний палец, как это часто делал он. Маркус засмеялся и исчез из поля её зрения. Пенни осталась одна и нашла убежище под одеялом.
✽✽✽На следующий день в полдень Маркус, как и обещал, пришёл в квартиру к Пенни, захватив некоторые инструменты, чтобы починить защёлку на окне. Открыв дверь, Пенни подумала, что уже пора перестать каждый раз при встрече с ним чувствовать себя, словно только что вышла из центрифуги.
В отличие от Пенни, которая делала вид, что почти раздражена его присутствием, бабушка выражала свою радость от встречи с ним более открыто.
— Ах, как это замечательно, что такой красивый молодой человек у нас дома! Как ты любезен! Пенни, в каком-то смысле, ты должна ответить ему взаимностью.
Без видимой причины Пенни покраснела, в мыслях она вернулась к сцене, увиденной на задворках «Maraja». Он, как будто бы прочитал её мысли, повернулся, демонстрируя самодовольную ухмылку.
— Чини окно и уходи, — огрызнулась Пенни, провожая его в свою комнату.
Пенни наблюдала с порога комнаты за движениями Маркуса, пока он ремонтировал оконную раму. Он был одет в футболку с длинными, греховно узкими рукавами, которые подчеркивали литые мышцы его плеч и рук, покрытых татуировками. Пенни уставилась в пол и кусала губы ненавидя себя за то, что не могла оторвать глаз от тела Маркуса: искушение стоять и пялиться был настолько сильным, что она почувствовала себя загипнотизированной.
В какой-то момент Маркус остановился, достал что-то из заднего кармана джинсов и протянул ей.
— Это письмо для Франчески. Напиши адрес, имя отправителя и отправь.
— «Будь добра» не помешало бы.
— Я уже делаю тебе добро – чиню твоё окно.
— Но его сломал ты! И вообще, твои услуги щедро оплачиваются.
— Мне платят за сопровождение тебя от работы до дома, и заплатят, чтобы я притворился, что кроме тебя не хочу нюхать никого другого, но не за то, чтобы я работал плотником.
— Ты вульгарен и продажен.
— Да, я в курсе, это всегда были две мои характеристики. Обе черты фундаментальны. Секс и деньги.
— Тогда добавь также и третью черту, называемую отстоем. Только подлец может делать то, что сделал ты вчера вечером, а потом, в ту же ночь, написать своей женщине.
— Да, в самом деле, ночь была плодотворной. В любом случае, перестать читать мне эти проповеди о Франческе. У нас такие отношения, и дурочка, как ты, не может их понять.
Пенни больше ничего не сказала: когда она говорила о Франческе, Маркус терял свою разнузданную веселость и превращался в мудака.
— К тому же, — продолжил он через некоторое время, — полагаю, если я должен выдавать себя за твоего жениха, то должен знать больше о тебе. Просто чтобы не говорить ерунду. Что ты собой представляла в шестнадцать лет? Даже если немного, я могу представить себе.
— Это неправда.
— Скажи мне, если я угадаю. Ты была одинокой, замкнутой, но не робкой, и чувствовала отвращение к тем, кто тебя окружал. Даже если они думали, что ты тупая и покорная, ты была умна и полна гнева. Ты бы хотела схватить за волосы тех кто задирал нос, и как минимум, засунуть их голову в унитаз. Тебе нравился некий парень, который никогда тебя не замечал. Я ошибаюсь?
Пенни смотрела на него с открытым ртом.
Маркус нахмурился и вернулся к своей работе.
Она его спросила:
— Как... ты... это понял?
Не отрывая глаз от того что он делает, Маркус пробормотал:
— Ты достаточно предсказуема.
В этот момент в комнату вошла бабушка.
— Итак, ты пообедаешь с нами? — явно довольная, обратилась она к Маркусу.
Пенни и Маркус одновременно дали два различных ответа.
Она сказала:
— Нет.
Он сказал:
— Да.
Бабушка вернулась на кухню, подпрыгивая словно ребёнок.
— Что ты задумал? — спросила Пенни в ярости.
— Поесть.
— Иди и ешь у себя дома.
— У меня пустой холодильник и я голоден. Когда голоден, я не соображаю, ты же знаешь. И потом, ты должна расплатиться за работу что я делаю, или нет? Потом отремонтирую даже окно в комнате твоей бабушки, и ту дерьмовую щеколду, что у вас на двери. Так что, или заплати мне двадцать
