Я возвращаюсь домой, поднимаюсь по лестнице и не замечаю Франческу, пока не возвращаюсь в мансарду и не бросаю пакет на стол и не начинаю ощущать себя в тисках непонятной лихорадки. Тогда замечаю её рядом, и она внимательно смотрит на меня.
— Ты влюблен в эту девушку? — спрашивает прямо, без полумер.
Я начинаю смеяться, взрыв смеха, который падает как соль и месть.
— Что, твою мать, ты несёшь? — кричу я, и ищу сигарету.
«Куда я положил пачку? Куда я положил эту грёбаную пачку?»
Нахожу её и вытаскиваю одну, прикуриваю, и курю, и смеюсь, пока Франческа вообще не думает улыбаться.
— В эту? Ты её видела?
— Я её видела, да, а также видела, как ты на неё смотрел.
— Как я на неё смотрел? — спрашиваю развязанным тоном. Между ней и Шерри можно провести соревнование – кто ляпнет самую большую хрень.
— Как ты должен был смотреть на меня, когда я вернулась.
— Не говори ерунды, Фран.
— И тогда можно узнать, что происходит?
— Ничего, у меня ничего не происходит, окей?
— Ты трахался с кем-то другим, кроме неё?
Этот вопрос заставляет меня вздрогнуть.
— Что…
— Я не думаю, что так сложно ответить. С тех пор, как ты её поимел, ты трахался с другими или только с ней?
— Только с ней, — признаю я, — но это ничего не значит.
— Ты целовал её во время секса?
— Фран, а сейчас хватит, ты начинаешь трахать мой мозг в этом допросе с пристрастием.
— Нет, если здесь и есть кто-то, кому трахнули мозг, так это я. И это не допрос с пристрастием, я просто хочу понять, что с тобой происходит. Я тебя таким никогда не видела.
— Каким таким?
— Словно после катастрофы. У тебя трясутся руки. У тебя глаза не горели так даже тогда, когда мы убили этого парня. Ты целовал её, когда трахал?
— Да, но что ты хочешь этим сказать?
— Я не знаю, но хочу знать, есть ли у меня место в твоей жизни.
— Конечно, есть! Ладно, я трахался только с Пенни и целовал её. Но из-за этого спрашивать меня, если…
— Итак, например, если бы я тебе сказала – давай немедленно уедем, забудь её, ты никогда не узнаешь, куда она сегодня вечером ушла, и что она делала с этим парнем, и ты больше её не увидишь. Что бы ты мне ответил?
Смеюсь, нервно гася сигарету в пустой пивной банке.
— Я бы тебе ответил окей! Рванём прямо сейчас. Я соберу сумку, и мы валим! Но ты, правда, думаешь, что я… мне не плевать на… ту, что там? Ты спятила, Фран, ты ужасно ошибаешься. Мы встречались только потому, что она мне платила! И я сделал это по ходу дела. В чём проблема? Я не думал, что тебе важно, где я припарковываю член, когда тебя нет.
— Где член, нет. Но для меня имеет значение, где ты припарковываешь сердце.
Смеюсь еще сильнее, и меня самого пугает, как остро звучит голос. Кажется, что этот смех способен распилить алмаз и так смеётся дьявол, лишённый какой-либо надежды.
— Я соберусь, и мы уедем, хорошо? Так что хватит болтать ерунду, — говорю я решительно.
Беру сумку и начинаю заполнять яростными и показными движениями. И пока это делаю, повернувшись спиной к Фрасческе, которая сохраняет молчание, я не могу выбросить из головы образ этих двух, рядом с домом. Она смеялась, смеялась! Выглядела счастливой и поцеловала его рядом с губами, и я дам руку на отсечение, но вечером он попытается её трахнуть. И поскольку он не дурак, то не будет жестоким как Грант и она скажет ему – да, она скажет ему – да. Она откроется для него, как открывалась для меня.
Я останавливаюсь и с животной яростью бросаю мешок о стену. Дьявольское богохульство выходит из моего рта, когда я начинаю ударять мешок об пол с такой силой, что тот вибрирует и скрипит как разрушающееся дерево.
Франческа неподвижно стоит посередине комнаты: высокая, гордая, блистающая как скальпель. Как всегда безжалостная она возвращается к атаке.
— Маркус, ты в неё влюблен?
И тогда бесполезно, бесполезно ходить вокруг да около. Напрасно поднимать пыль, туман, держать оборону и придавать другой смысл для вещи, которая имеет один единственный смысл. Никогда ей не лгал и я не хотел начинать сегодня, только я не понял. Чёрт, я не понял.
С этого момента, наконец, я слышу мой хриплый и отчаянный голос, который говорит просто.
— Да, — а затем добавляет, — прости меня.
Так что, не оборачиваясь, я схватил куртку и ключи от машины и вышел из дома бегом, как тот, кто, если не побежит то умрёт.
Глава 27
Спектакль, для которого Игорь создал декорации, Пенни показался скорее плохим, чем хорошим. Это была история женщины, которая отправляется на поиски истинной любви. И прежде чем её найти, она испытывает длинный список неудач, которые состоят иногда из трагических, иногда из смешных любовных похождений. Всё действие украшала музыка, в исполнении играющего на сцене оркестра, а также нарисованные декорации, выполненные в стиле, который имитировал богатые и живые мазки Ван Гога.
Сидя во втором ряду рядом с Игорем, в небольшом и уютном театре, оформленном в синих тонах, Пенни заставляла себя улыбаться. Она отключила звук в телефоне, чтобы не беспокоить зрителей. Время от времени смотрела на экран, в страхе получить звонок из больницы, и была немало удивлена, когда увидела номер Маркуса. Искушение перезвонить ему было велико, но она не уступила в этой маленькой внутренней битве. Может, он просто хотел узнать как дела, может, он хотел извиниться, может, он хотел попрощаться, потому что уезжал.
«По-своему он меня любил. Он не виноват, что я не Франческа. Но я больше не хочу его слышать».
Какой бы ни была причина этих звонков, ей было наплевать. Им больше нечего сказать друг другу.
По окончании спектакля, Игорь представил ей театральную труппу, и Пенни пожимала руки и натянуто улыбалась, с грустью понимая, что представление продолжается и теперь она исполняла главную роль. Она притворялась весёлой и милой, в этом проклятом, слишком коротком платье, которое только от малейшего шага задиралось до пояса, с накрашенными губами и чёрно-белым сердцем. К счастью, Игорь казалось, ничего не заметил. Это было преимуществом того, что она никогда не была особенно энергичной девушкой, одной из тех, кто всегда находится в центре внимания людей, и если такие
