Как и в учебнике анатомии.
Мне не давало покоя то скопление железистых клеток в перемычке между большими полушариями. Дефект оно или, наоборот, вариант нормы? Вскрыть себе череп Айзек вряд ли позволит, а…
Мысль была неожиданной, но вполне удачной.
– Руку дай, – потребовала я от молчащего Малкольма. И тот спокойно руку протянул… какой доверчивый. – Я только посмотреть хочу… кое-что…
Теплая какая ладонь.
И линии глубокие, и сосуды на запястье проступили четким рисунком… Я закрыла глаза, отрешаясь от гула столовой, от взглядов, которые мы вызывали, не могли не вызывать, от людей и ощущения тепла в руках.
Сердце… работает ровно, но слегка увеличено, что не есть хорошо… надо будет сказать, чтобы к Варнелии заглянул. Бабушка верила, что в сердце душа живет, если так, то я ее не вижу. По мне – просто мышечный орган утилитарного назначения.
Кровь качает.
Белых кровяных слишком много. А вот тромбоцитов маловато, да и эритроцитов… а с нашим парнем явно неладно, причем неладность эта отнюдь не моим проклятием рождена.
Так. Спокойно.
Здоровых людей вообще нет, есть плохо обследованные, а я не для того внутрь полезла, чтобы кровяные тельца считать. И не кости, какие-то чересчур уж пористые, меня интересуют…
Нервная ткань.
Тот же сверхсложный рисунок, в котором есть что-то такое, импрессионистское. Яркие мазки нейронов, то желтые, то лиловые, то голубые… и зелени хватает, неоновой, резкой… и все вместе – почти чудо. Магистраль спинного мозга. Щупальца черепных нервов… на спрута похоже… и мозг… так, а вот это потемнение совсем нехорошо.
Будто в галогеновой вывеске лампы погасли… крохотное совсем, едва заметное, но все внутри меня кричит, что оно опасно, что эта зараза убьет Малкольма.
Не сейчас.
И не завтра.
И даже не через год. Она будет расползаться, медленно и осторожно, поражая нейрон за нейроном, выключая их из общей сети, разрастаясь и вширь, и вглубь, и…
К мастеру я его отведу сегодня же. Вечером…
Не отвлекаться.
Полушария… мозолистое тело… свод… и да, крохотное, с булавочную головку, скопление железистой ткани. Даже не скопление, так и есть, железа. Оформленная.
Работающая.
Как и светящийся алым плотный тяж нервных клеток.
Я моргнула и потерла глаза. А Малкольм подвинул ко мне стакан с компотом.
– Спасибо, – голос был хрипловат, а голова кружилась. Определенно эти погружения забирают изрядно сил. – Не хочу тебя пугать, но… тебе бы мастеру Варнелии показаться.
Я постучала пальцем по голове.
– Началось, значит? – почему-то удивленным Малкольм не выглядел.
– Что началось?
– Деструкция, – он разломил булочку пополам. Обычно я терпеть не могу, когда кто-то на мою еду покушается, в конце концов, на раздаче хватает булочек, сходи и возьми, но… почему-то на Малкольма не выходило злиться. – Это… наследственное. Моя мать не дожила до тридцати…
Он вздохнул и потер переносицу.
– Мы надеялись, что… обойдется.
Надеялись.
Мать его… если все-таки умерла, то получается, что… Варнелия не поможет? Да быть такого… или все-таки… вряд ли отец Малкольма не спасал супругу. У него ведь род. Состояние. Возможности. И если оказалось, что этих возможностей не хватило…
– Не будем о грустном, – он сунул булку в рот. – Едешь?
– Куда?
– Ты ж в город собиралась…
Невозможный человек. Я ему сказала, что он умрет… я честно думала, что поступаю правильно, что Варнелия всех спасет, а тут… и никакой реакции.
Малкольм подал руку:
– Не стоит переживать. Я давно знал, что шансы на самом деле невелики. Но пару лет в запасе осталось… самое забавное, что мама была хорошим целителем. Подавала большие надежды…
– Как ты?
Зимнее солнце было ярким. Небо – чистым. Воздух звенел, а на душеньке моей кошки скребли… и вот как быть? Попытаться вылечить силой мысли? Я бы не против, только сомневаюсь, что оно так работает. А лезть ему в голову и пробовать… не сделаю ли я хуже?
У него пара лет в запасе есть точно.
Правда, с каждым годом будет все хуже, но… пока-то он не ощущает ничего, а… а я даже вскрытия толком проводить не умею, что уж говорить о копании в мозгах живого человека…
Там одно неверное движение, и от человека останется одна оболочка.
– Как я, – Малкольм подбросил ключи. – Моему отцу говорили, что… не стоит рисковать, заключая брак с родом Шанал. Но он полюбил маму. И медицина ведь идет вперед – а ей уже двадцать два, и ни один целитель не видел симптомов. Они говорили, что, возможно, ей повезло… так ведь случается, иначе род давно прервался бы… у них только четверть болеет. Они поженились. Родился я. А через полгода после родов маме стало хуже… гормональный всплеск инициировал болезнь. И развивалась она быстро. Отец сделал все, что мог… больше, чем мог… но…
– Мне жаль.
– Я ее почти и не помню.
Может, оно и к лучшему. Я вот помню все. И те прогулки в парке, и мороженое, и качели, которые до неба… и то, как мы шили плюшевого котенка. Кормили голубей и, перегнувшись через перила, пытались разглядеть в мутной воде городского пруда рыбу…
А еще помню вой.
И смех.
И то, как она танцует голая на кухне… исчезает на день или два, чтобы вернуться и не видеть меня. Стеклянные глаза. Изрезанные осколком стекла руки. Кровь на полу.
Бабушкины слезы.
Просьбы.
Таблетки, после которых она становится сонной и вялой. Постоянный ее голод… и тех мужиков, полагавших, что за дозу купили полное право распоряжаться не только квартирой…
Я вздохнула.
И тряхнула головой.
– Я пока хреноватый целитель, но… не знаю… если припрет, то рискнешь?
– Я бы и сейчас рискнул.
Ага… смелый, стало быть, но я не настолько отчаянна.
– Сейчас не стоит… она еще маленькая… опухоль. Точнее, на опухоль это не похоже. Просто… часть коры отмерла, и все, но я не о том спросить хотела…
Он ведь целитель и на старших курсах, значит, что-то такое они должны были уже проходить. Вот и поинтересуюсь. Если вдруг окажется, что Малкольм сам не знает, то хотя бы подскажет, где информацию искать.
Глава 27
А машина у него была из местных.
Солидная.
Этакая черная хромированная коробка о четырех колесах. Вытянутый капот с серебряной птицей. Круглые выступающие фары. Низкая посадка и пара крыльев, украшенных серебром. Кожаный салон. Приборная доска из красного дерева… то есть, может, и не красное, но в красный окрашено. Медь. Хром.
И аромат хвои.
Я поерзала.
И браслетик свой тронула. А… может, стоило все-таки предупредить мастера Витгольца? Или сразу ректора? Или… или мне бы запретили, а в город надо.
– Успокойся, – от Малкольма мои колебания не укрылись. – Я договорился… у нас есть пара часов. А что до остального, то ты говоришь о шивелловой железе…
Машина тронулась мягко.
– И да, она как-то связана с магическими способностями… во всяком случае, давно установлена закономерность: чем крупнее железа, тем сильнее маг, или наоборот? Согласно
