будто опровергая её слова, по телу Мариам пробежал волной спазм – ноги согнулись в коленях, пальцы рук скрутило, как птичьи лапы, девочка откинулась назад, подставляя Нуне лицо с закатившимися глазами.

– Толя, – шептала себе в ладони Леонора, – нужно вызвать «Скорую», ты не справишься.

Вертман сделал укол.

– Я ввёл адреналин, должно снять приступ. Нунэ, помогайте. – Он осторожным движением разжал рот и ввёл зонд в горло Мариам, та захрипела. – Вертикально! – Через воронку начал заливать воду. Ещё через несколько мгновений вода мелкими фонтанчиками потекла отовсюду – из носа, изо рта. Между рвотными позывами девочка откашливалась.

Через час Мариам очнулась – на щеках появился румянец. Её усадили в подушках на кровати.

– Папа, я не хотела.

– Молчи-молчи. – Он грел её ладони в руках. – Всё уже хорошо. Отдохнула немного? Сейчас поедем ко мне в клинику, тебя проверят.

– Я как раз собиралась, помнишь. – Она слабо улыбнулась. – Ещё немного полежу, хорошо?

– Что ты пила? Где таблетки?

– Я всего несколько штук… Я коробочку выкинула…

* * *

Они проезжали мимо «Белорусской», когда Мариам опять захрипела, глаза закатились, внутри что-то заклокотало, и его обдало желчью. Он вытер дочери лицо, повернул обмякшее тело на бок, чтобы она не захлебнулась. До Vitaclinic было уже не дотянуть.

– Поворачивай в Склиф, на Грохольский!

– Готовьте реанимационную бригаду. Давление падает! – резко кричал он в трубку. – Да, я везу её сам. «Скорую» не вызвали, потому что ей стало лучше. Вы хотите, чтобы я остановился и ждал вас? Давление 80/60. Да что же это такое! Я врач, и у неё на руке тонометр. Я знаю, что с ней.

Новый приступ скручивал тело узлом. Они въехали во двор приёмного отделения, куда одна за другой подъезжали красно-белые «Скорые». Вертман выбежал вперед, в нетерпении расталкивая людей.

– Отравление, коматозное состояние, давление 70/40, брадикардия!

Пара медбратьев подвезла каталку к машине, он распахнул перед ними дверь.

– Осторожно, пожалуйста, её опять вырвало. Дыхание прерывистое.

– Отойдите, вы мешаете.

– Я сам врач!

– Возраст? Вес? – Тележка подпрыгивала на каждом шве плитки, рука Мариам выпала и раскачивалась тяжёлым маятником.

– Мало. Она мало весит.

– Отойдите в сторону. Нам нужно провести осмотр.

Его отодвинули к стене. Он вспомнил, как их гоняли на учёбе – на столе тогда лежал уродливый пластиковый манекен, а они до автоматизма отрабатывали шаги экстренной реанимации. «Шкала Глазго» – оценка тяжести комы. Открывание глаз (E, Eye response). Мариам подняли веко, зрачок сократился от света фонарика. Реакция на болевое раздражение – 2 балла. Речевая реакция (V, Verbalresponse). «Вы нас слышите, как вас зовут?» Она не отвечала. Отсутствие речи – 1 балл. Двигательная реакция (M, Motor response). По рукам Мариам иногда прокатывалась дрожь. Патологическое сгибание в ответ на болевое раздражение – 3 балла. 4–5 баллов – глубокая кома, но шанс ещё был!

– Обеспечить проходимость дыхательных путей, приступаем к вентиляции лёгких.

Все подчинялись командам, никаких лишних движений и звуков. Только писк монитора. Ей очистили горло, ввели интубационную трубку, мешком Амбу начали подавать в лёгкие воздух.

«Основание ладони своей правой руки расположите на центре грудной клетки потерпевшего. Оно должно лежать точно на грудине, немного ниже её середины. Вторую ладонь расположите поверх первой, затем переплетите их пальцы. Никакая часть вашей кисти не должна прикасаться к рёбрам потерпевшего, так как в таком положении увеличивается риск их перелома». Как просто и безразлично это звучало на занятиях – как страшно выглядело сейчас.

– Оцениваем сердечный ритм. – Врач сверялся по монитору, пластины дефибриллятора легли на грудь Мариам. – Всем отойти. Разряд. – На секунду все подняли руки от тела, грудную клетку встряхнуло, врач ритмично надавливал прямыми руками на грудь, чтобы заставить сердце сокращаться. – Двенадцать, тринадцать, четырнадцать. – Прозрачный мешок с воздухом дважды сократился.

– Оценка ритма. Без изменений. Разряд двести. Всем отойти. – Руки ещё на миг оторвались. – Двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь, двадцать восемь, двадцать девять, тридцать. Десять минут.

Цифры на мониторе не изменились. Сердце стояло.

– Фибрилляция сохраняется.

– Всем отойти, разряд двести, приготовиться поменяться. Меняемся. Двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь, двадцать восемь, двадцать девять, тридцать. Двадцать минут.

– Один миллиграмм адреналина, триста амиодарона, шприц физраствора. – Руки надавливали на грудь. – Двадцать семь, двадцать восемь, двадцать девять, тридцать. Тридцать минут.

– Асистолия.

– Останавливаем реанимацию.

Среди какофонии звуков Вертман вдруг ощутил тишину. Сквозь безвоздушное немое пространство он видел, как движения реаниматологов становятся из резких вялыми, как падают их руки, слышал из отдаления, как со шлепком снимаются перчатки, видел, как полетела в урну чья-то белая маска. В этом вакууме кто-то сказал ровным голосом:

– Время смерти – шестнадцать часов тридцать две минуты.

Глава 26

За год, что Инга не была у Сергея, его холостяцкое жилище обросло женскими вещами: с вешалки свисали цветастые шарфы, на стенах бледно-бежевого цвета появились яркие рамки. Серёжа и Даша. Даша и Серёжа. Она прижимается к нему. Он целует её в щёку. Счастливая пара.

Инга поставила сумку на пол в прихожей, скинула босоножки, походила по квартире, вглядываясь в лицо новой пассии бывшего мужа на фотографиях. На кухонном столе стояла ваза с засохшими розами. Видимо, перед отпуском Сергей подарил Даше цветы, в день отлёта они ещё не отцвели, выкинуть было жалко. Инга сунула букет в ведро, ополоснула вазу. Кран отплёвывался рыжими сгустками – горячую воду дали только сегодня с утра. Помыла миску Кефира с засохшими остатками корма.

Как жаль, что Серёжа отвёз его к родителям! Зарыться бы в его пушистую шерсть, поцеловать в мокрый нос!

Устало присела на угловой диван. До возвращения дочери больше недели. За это время надо успеть привести в порядок свою квартиру. Сменить замки. Эдик настаивал, что необходимо заменить входную дверь полностью. Он взялся рьяно помогать с уборкой и ремонтом, за что Инга была ему очень благодарна.

Она поставила чайник, открыла окно. Скинула Марата – последние пару дней он названивал без остановки, – набрала Холодивкер. Занято. Набрала снова.

Ну что ж, пока поживу тут. Спасибо, Серёж.

Indiwind

Подключен (а)

запрошенныйфайл в приложении

Inga

Подключен (а)

Почему так долго? Спасибо

Indiwind

Подключен (а)

старых планов не было электронной базы

это отсканированный ручной чертеж

ты повезло что вообще нашёл

Инга подключила ноутбук к Серёжиному принтеру, распечатала цветную схему. На титульном листе было написано: «Геоподоснова Красногвардейского района. 1937 год». В глазах зарябило от красных и синих линий.

Я никогда в этом не разберусь.

Она разложила листы на столе, быстро сопоставив, какой из них куда. Из папки с лаконичной надписью «Джи» достала ксерокс геоподосновы, который сделала со схемы Кирилла. Карта, находившаяся в распоряжении полиции, явно не совпадала со старой схемой.

– Ты как там? – спросила она в трубку.

– Жива. На кухню зарулила. – Судя по голосу, Холодивкер жевала.

Голову Эвелины обнаружили на Димитрова, 2. Инга взяла красный фломастер, ища этот адрес на карте.

Холодивкер молчала, но трубку не вешала. Похороны Мариам дались ей тяжело.

– Как Вертман? – спросила Инга.

– Ну как он может быть? Никак. Чёрный

Вы читаете #в_чёрном_теле
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату