– Говори, – приказал полковник.
– Постараюсь коротенечко, минут на шестьсот, – усмехнулась я. – И, очевидно, часть того, что ты услышишь, тебе хорошо известна. Для начала. Алевтина была совершенно здоровой. Она регулярно проходила диспансеризацию. Никакой эпилепсии у нее не было. Но в последнее время вдруг начались судороги. Тот приступ, что случился у нас дома, был вызван приемом огромной дозы лекарства самран. Некогда очень популярное, оно сейчас не пользуется спросом, но все равно есть на рынке. Олимпиада работала в психиатрической лечебнице, где самран активно применяли. Медсестру с позором выгнали за то, что она воровала это лекарство. Липа и заведующая больничной аптекой Карина Яковлева работали в паре. Первая брала в аптеке самран, но до больных он не доходил, им медсестра вводила физраствор. Ампулы же продавала тем, кто тайком лечил психически больных родственников дома. Во время одной проверки инспектор выяснил, что происходит. Но главврач затоптал неприятность, у него тоже были липкие ручонки, он получал деньги на закупку дорогих импортных лекарств, а покупал самран, разницу же клал в свой карман. Во время беседы с начальником Липа свалила всю вину на Карину, но и Маркину, и Яковлеву уволили. К чему я это рассказала: Липа прекрасно знала, что такое самран, как он работает. Посторонним людям кажется, что Олимпиада плавала в золотом бассейне и выбрасывала недоеденные бутерброды с черной икрой. А в реальности она горничная, няня, повар, садовник, мастерица на все руки. Не самая приятная роль. Когда Аля внезапно умерла и ее тело еще не остыло, Маркина находит в шкафу завещание подруги и заявляет, что она по воле покойной станет приемной матерью Зямы. Все состояние Али плавно перетекает в цепкие ручонки Олимпиады. Александр Михайлович, ты сделал распоряжение на случай своей кончины?
– Нет, – удивился полковник. – Зачем оно мне? Ничего в собственности у меня нет. Миллионов я не накопил. И возраст еще не старческий.
– Тебя могут убить преступники, – напомнила я.
– Ну, спасибо! – воскликнул толстяк. – Надеюсь еще пожить. Идея составить завещание меня как-то не впечатляет. Еще смерть накликаю!
– Вот! – воскликнула я. – Русский человек не привык к завещаниям, он побаивается, как ты заметил, что вызовет бабку с косой. Алевтина же составляет его. Почему? Она следит за своим здоровьем. Когда у нее случились судороги, Аля отправилась к невропатологу, но тот ей объяснил: ерунда, у вас остеохондроз, анализы в порядке. Замечу, никто не делал пробы на наличие в организме Зиновьевой самрана. Извини, я отвлеклась. Доктор успокоил Алевтину, а она побежала к нотариусу. Почему? Скажи ей врач, что ее ждет операция, тогда это понятно.
Я перевела дух, потом рассказала то, что узнала от Баклана-Маркина, поведала полковнику историю со Светланой Шереметовой и кочергой, которую нашли в ее машине, сообщила про разговор с Кариной Яковлевой. Выложила все, что знаю.
Дегтярев только кряхтел и потирал затылок. Когда я замолчала, Александр Михайлович сказал:
– Молодец.
От неожиданности я чуть со стула не свалилась.
– Кто?
Полковник не стал растекаться мысью[4] по древу.
– Ты!
Я ущипнула себя за запястье. Я сплю?
– Я молодец?
– Ты!
– Господи!
– Что не так?
– У тебя все в порядке?
– В каком смысле?
– В прямом! Ты здоров?
Дегтярев поднял бровь.
– Все отлично. И Собачкин с Кузей опытные специалисты.
Я замерла с открытым ртом. Нет, толстяк точно заболел! Мало того что он сказал мне доброе слово, так еще и Сеню лаской одарил. Прямо страшно стало.
Полковник побарабанил пальцами по столу.
– Но я тоже заинтересовался происходящим, все-таки у Зиновьевой приступ случился в нашем доме. И я многое раскопал. Нам надо научиться объединять усилия.
Я икнула и прошептала:
– Что нам надо делать?
– Объединять усилия, – повторил Дегтярев.
Я замерла. Что происходит? Какой диагноз поставили моему лучшему другу?
Полковник взглянул на часы.
– Скоро сюда войдет Олимпиада, если, конечно, не опоздает. Я пригласил ее, сказал: «Я обязан поговорить с вами. Все в порядке, вы получите разрешение на погребение тела. Но закон есть закон. Без нашего разговора не обойтись».
– Впервые слышу о таком распоряжении, – удивилась я.
– А его и нет, – усмехнулся толстяк, – но очень уж я хотел покалякать с госпожой Маркиной.
На столе Дегтярева зазвонил внутренний телефон. Полковник взял трубку.
– Минут через семь проведите ее.
Александр Михайлович встал.
– Пошли. Устрою тебя в наблюдательной комнате.
Я молча двинулась за приятелем в коридор. Трюк с зеркалом, которое висит в комнате для допросов, стар как мир. Почти во всех криминальных сериалах есть сцена, когда с преступником беседуют в помещении, одна из стен которого представляет собой зеркало, с обратной стороны оно прозрачное, в этой комнате находятся сотрудники, которые прекрасно видят, что происходит в допросной, и слышат разговор. Но от древности уловки она не перестала быть действенной. Старый конь, как говорится, борозды не портит!
Глава 33
Сначала беседа Дегтярева с Маркиной текла мирно, потом Александр Михайлович сказал:
– Олимпиада…
– Пожалуйста, не зовите меня Олимпиадой. Я просто Липа.
Дегтярев произнес:
– Липа, ваша подруга составила завещание. Я просил вас его принести.
– Да, – кокетливо ответила Маркина, – она все мне отписала. Вот конверт, там документ.
– Почему не дочери? – удивился полковник, нажимая на кнопку в столе.
– Зяме всего пятнадцать, – пожала плечами Липа, – пока не тот возраст, чтобы крупными суммами распоряжаться.
Дверь открылась, появился парень. Дегтярев отдал ему конверт и продолжил:
– Вы не оплатили академию танца на следующий год.
– Да. Зачем она ребенку, который постоянно испытывает головокружение?
– Если я не ошибаюсь, Алевтина Михайловна планировала открыть для дочери театр-студию, – сказал полковник.
Липа махнула рукой.
– Ну, это она просто так говорила. А что сказать, если девочка даже ходит неуверенно? Но походка не самое неприятное. Алю страшно напугало нападение на Светлану, она не отпускала дочь от себя, превратила ее в немощное дрожащее существо. Зяме пятнадцать, а она ведет себя как семилетняя. В наше время даже первоклассники самостоятельны. Я Алю предупреждала: перестань дочь ватой обкладывать, не забивай ей голову балетом. Лучше обучи девочку жизненной профессии.
– И поэтому после смерти подруги вы решили сделать девочку взрослой, отправили ее в обычную школу?
– Я? Нет!
– Но вы предупредили дирекцию академии, что с января Зиновьева у них более не обучается. И перевели Свету в самую обычную школу, ничем не примечательную, – продолжил полковник. – После зимних каникул Светлана в нее пойдет.
– Да. Я сделала все это по желанию Зямы!
Я вздохнула. Олимпиада понятия не имеет, что я беседовала с девочкой, видела ее слезы, слышала жалобы на подругу матери.
– Зяма сама попросила забрать ее из престижной платной академии и отдать в муниципальный класс, где сидит сорок человек, в основном дети гастарбайтеров? – не смог скрыть удивления полковник.
– Да! – ответила Липа. – Я ее отговаривала. Но Зяма жестко заявила: «Я никогда не стану ни балериной, ни хореографом. Я инвалид. Надо искать профессию по своим силам. Хочу научиться общаться с простыми ребятами. Я пойду в обычную школу. Точка».
– Так, – протянул Дегтярев
