– Про мертвечину понятно, а что за звероядина и мясо в крови души его?
– Ну-у, ежели по-простому, то сие запрет на вкушение крови либо неких яств, изготовленных из оной, – снизошел священник до растолкования. – Вот басурманам дозволительно при лютой жажде жилу на шее коня отворить и кровь его пить. А для нас, православных, таковское никак не можно. И кровянку вкушать, яко магометанам, нам тоже не след.
– То есть кровяную колбасу? – уточнил загоревшийся Сангре, почуявший, что набрел на нужное.
– Ну да! – подтвердил отец Александр.
– Трефная, стало быть! – просиял Петр и искренне восхитился: – Ну и молодец же ты, отче! И как ты все правила запомнил, прямо вундеркинд!
Кто такой вундеркинд, священник понятия не имел, но воспользоваться хорошим настроением странного гусляра не преминул, поинтересовавшись, что тот собирается делать с драгоценными святынями, кои у него, как он слыхал, хранятся ныне в ларце.
«Ишь ты! – улыбнулся Сангре. – Сработал намек боярина. Потому он, наверное и столь терпелив был со мной, а то послал бы куда подальше». Но подсказка отца Александра оказалась так кстати, что Петр великодушно заявил:
– Обязательно одну из них Спасо-Преображенскому собору подарю. Более того, если ты мне, отче, и дальше кое в чем поможешь, я тебе предоставлю право самому ее выбрать. Правда, кроме перста апостола Иоанна. – Увидев омрачившееся лицо священника, он удивился:
– Чего ты?
– Так ить самое ценное поди, – пояснил тот.
– Вот уж нет! – возмутился Сангре. – У меня они все такие, как на подбор, – и перечислил остальное.
Глаза священника надо было видеть. Под конец перечня он вытер полой рясы обильно выступивший на лбу пот и хрипло выдавил:
– Да правду ли глаголешь, сын мой? Неужто просто так любую отдашь?
– Отдам!
– А ежели я… прядь волос богородицы попрошу? И ее не пожалеешь? – сбивчивым от волнения шепотом осведомился он.
– У-У-У, – протянул Сангре. – Нет, конечно, можно и её, но тогда вначале тебе придется мне помочь.
– Да я за таковский дар, ежели пожелаешь, для тебя…
Но выслушав Петра, помрачнел и укоризненно протянул:
– Вона ты, стало быть, чего задумал. А ведомо ли тебе, что я учинить таковское попросту права не имею, а ежели и насмелюсь, мне самому опосля головы не снести.
– Так строго? – усомнился Петр.
– Ну-у, про главу не скажу, тут я и впрямь погорячился, но сана меня митрополит может лишить, – твердо заверил отец Александр.
– Плохо, конечно, – согласился Сангре. – А как же жизнь отдать за други своя? Жизнь, отче, а тут всего-навсего сан.
– Для меня сан и есмь жизнь, – отрезал священник.
– Понимаю. Но ты сказал: может, – возразил Петр. – Значит, возможно всякое. Обещаю, что лично митрополитом займусь, попробую его как-нибудь уговорить. Ему ж тоже святыня понадобится, а то нехорошо получится – в Твери есть, а в его стольном Владимире нет. Так я и ему кое-что подарю… если он тебя не тронет. Неужто он не согласится в обмен на кожу апостола Варфоломея в покое тебя оставить? Понятное дело, все равно как-то тебя накажет, епитимью наложит, молитвы лишние читать придется, поклоны бить, зато ты будешь знать, что князя своего спас.
– А гоже ли, сыне, пущай и за ради благого дела с ложью путаться? Грех ведь. И в народе тако же сказывают: не рой другому яму…
– С одной стороны, отче, я с тобой целиком согласен, – перебил Сангре. – Зачем рыть – пусть враг ее сам копает. Но с другой стороны Юрий Данилович – такая ленивая скотина, что даже не знает, с какой стороны браться за лопату, а я ждать терпеть не могу.
– Все шуткуешь, – криво усмехнулся священник. – А тут грех превеликий… – он вновь тяжко вздохнул.
– Так что, стороны пришли к взаимопониманию, что согласия ждать не стоит? – мрачно осведомился Петр. – А как же князь? Не жалко? Убьют ведь его. Этот чертов Гаагский трибунал приговорит его, Узбек утвердит, выдав головой Юрию, а тот и рад стараться.
– На всё божья воля, – упрямо буркнул отец Александр.
– Молодец, ничего не скажешь! – возмущенно перебил его Сангре. – Ишь, спрятался за дешевой отмазкой, чтоб самому ничего не делать! А у нас в Испании говорят: «Бог-то бог, да сам не будь плох!». И мусульманские мудрецы со мной согласны: «На аллаха надейся, а ишака привязывай». А о грехе один умный аббат мне так сказал: «Не согрешишь – не покаешься, не покаешься – не спасешься». Как тебе?
Священник пожевал губами и неожиданно заметил:
– Не зря у твоих латинов мирянам библию читать воспрещают.
– Это почему? – изумился Петр.
– А у ваших людишек и без того голова набекрень. Ишь, чего удумали! – фыркнул отец Александр. – Мудрено, что и говорить. Токмо мудрость сия от диавола. А по мне, греха надобно всеми силами чураться. А уж смертного – тем паче.
– Может ты и прав, отче, – миролюбиво согласился Сангре, лихорадочно прикидывая, как лучше надавить на неуступчивого священника. – А теперь с иной стороны посмотри. Что у нас сейчас Юрий в Орде вытворяет, а?
– Непотребство. Огульно человека винит в несодеянном. Да не просто человека, но родича своего, кой ему стрыем доводится, пущай и двухродным[42].
– Ну да, ну да, – подхватил Петр. – И я о том же. Нет от племянничков житья, топить их в речке надо![43]. Потому я и….
– Но за то ему самому ответ пред господом держать предстоит, – прервал его отец Александр. – Нам же надлежит….
– Погоди, отче, я не о том, – настал черед перебивать Петру. – Коль он так себя ведет, стало быть, поступает по законам дьявола, следовательно, в угоду ему, верно? – Священник кивнул и, воодушевленный первым полученным согласием, Петр азартно продолжил: – Это означает, что Юрий стоит на стороне врага рода человеческого, умножая зло на земле, так?
Отец Александр нахмурился, догадываясь, что сей монолог неспроста, но куда именно клонит его собеседник, понять не мог и это его тревожило. Однако возразить было нечего и он вновь кивнул. А Сангре не унимался. Едва добившись очередного согласия, он бодро принялся развивать свою мысль дальше.
– И не только сам зло творит – это полбеды. Но он еще и уйму народа к смертному греху лжесвидетельства склонил. То есть вдобавок и окружающих искушает, правильно? – последовал новый кивок. – Получается, московский князь – прямой пособник сатаны, можно сказать, его подручный, вроде чертенка или бесенка. Мелкий, конечно, спору нет, так, на подхвате, но тем не менее. А то, что он, гад, внешним обликом своим остается в людском обличье – еще хуже, во всяком случае, опаснее. Не видя пятачка, на его морде, хвоста на заднице и рогов на лбу, искусить
